Георгий Савицкий - Позывной «Волкодав». Огонь Сталинграда [litres]

– Отходим! Мы свою задачу выполнили.

– А огнеметы?

– Возьмем с собой – есть у меня на их счет кое-какие мысли…

«Крысиная война» – «Rattenkrieg» – так прозвали гитлеровцы жестокую войну на улицах Сталинграда и в подземных коммуникациях. В уличных боях и советские, и немецкие подразделения применяли тактику штурмовых групп. По восемь-десять человек просачивались в кварталы разрушенного города и атаковали каждое занятое противником здание. На первый план выходила мобильность и незаметность, а также огневая мощь каждого бойца. Огневые стычки завязывались на малых и средних дистанциях, поэтому существенно возросла роль пистолетов-пулеметов и гранат. Ручные пулеметы использовались, как средство огневой поддержки. В условиях штурма отдельных укрепленных зданий, подвалов, подземных ходов городских коммуникаций проявили себя и огнеметы, именно поэтому и сетовал лейтенант Ракитин из-за отсутствия в их подразделениях этого поистине ужасного, но исключительно эффективного оружия.

Каждую ночь советские диверсионные и штурмовые группы прорывались в занятые гитлеровцами районы Сталинграда, не давая оккупантам отдыха, забрасывали бутылками с зажигательной смесью, гранатами дома и подвалы, занятые немецкой пехотой, минировали тропы, подрывали коммуникации. По туннелям городской канализации штурмовые группы проникали далеко в тыл немецко-фашистских войск. Солдаты Вермахта постоянно испытывали страх от вылазок советских диверсионно-штурмовых отрядов. «Rattenkrieg» – «крысиная война», отличалась исключительной жестокостью и непредсказуемостью. Многие из гитлеровцев в свой смертный час в Сталинграде вспоминали слова кайзера Вильгельма: «Бойтесь русских – на любую тактическую хитрость они ответят своей непредсказуемостью!»

Переправа, переправа! Берег левый, берег правый, Снег шершавый, кромка льда…

Кому память, кому слава, Кому темная вода, – Ни приметы, ни следа… [15]

Ни снега, ни льда в середине октября на Волге в районе Сталинграда еще не было, но все к этому шло. Переправы были жизненно важны для обороны города. Нескончаемым потоком шли через Волгу понтоны, баржи, пароходы, лодки, плоты – словом, все, что могло держаться на воде и держать живые души и холодный, до поры до времени, металл боевой техники.

А обратно те же баржи вывозили раненых и убитых – тысячами, десятками тысяч, но это была та высокая цена пока еще не свершившейся Победы, которую нельзя забывать и через века.

Жизненно важные переправы прикрывали от налетов немецкой авиации бронекатера Волжской флотилии. Некоторые из этих суденышек, оснащенные реактивными пусковыми установками «Катюша», прикрывали наши войска – «давали прикурить» гитлеровцам!

«Речные танки» – так называли эти небольшие, но отчаянно смелые кораблики. У бронекатера малая осадка и плоское днище, он может пройти даже по малым рекам, ему не страшны отмели. Достаточно мощное вооружение из танковых башен от «тридцатьчетверок» и крупнокалиберных пулеметов ДШК позволяли бронекатерам речной флотилии и самостоятельно вести бой даже с танками противника.

Но основным врагом «речных танков» оставались все же вражеские самолеты. Стервятники Вольфрама фон Рихтгофена вели непрерывную охоту за волжскими пароходами, баржами, катерами, буксирами – любыми плавсредствами. Они атаковали причалы, переправы, скопления людей и техники. Советские зенитчики сражались с запредельным мужеством, небо над Волгой буквально кипело от трассирующих очередей и разрывов снарядов зенитных орудий. В воздухе то и дело завязывались яростные и скоротечные воздушные бои между «Мессерами», «Юнкерсами» и краснозвездными «ястребками».

Но с некоторых пор налеты стервятников Люфтваффе стали весьма результативными. Не проходило и дня, чтобы немецкие бомбардировщики не утопили бы или сильно не повредили бы какую-нибудь баржу с важным стратегическим грузом или пароход с пополнением или с ранеными на борту. Самолеты с черными крестами на крыльях действовали расчетливо и дерзко, появлялись именно над советскими судами, стремительно атаковали их и тут же уходили, избегая встреч с краснозвездными истребителями, которые защищали переправы с воздуха. Также фашистские стервятники обходили зоны стационарных средств противовоздушной обороны.

Дело в том, что волжские переправы кроме береговых зенитных батарей и позиций крупнокалиберных пулеметов прикрывали еще и две зенитные плавбатареи. Они были тщательно замаскированы и время от времени скрытно меняли свое место дислокации. А это уже наводило на некоторые весьма тревожные размышления…

Виктор Ракитин привычно разобрал свой пистолет-пулемет, ППС-42 отличался потрясающей простотой и технологичностью. Оружие разбиралось на две части, извлекался затвор, направляющий стержень и возвратно-боевая пружина. Отдельно разбирался ударно-спусковой механизм. Вот и все. Этот неприхотливый автомат был еще проще, чем знаменитый ППШ-41.

Чистка и смазка пистолета-пулемета Судаева никаких вопросов не вызывала – все предельно просто и понятно. А вот с глушителем звука выстрела приходилось повозиться! Вычистить от порохового нагара толстую стальную трубку с несколькими кольцевыми мембранами было совсем непросто. Ведь именно здесь и оседала основная часть порохового нагара.

В свободное от боевых заданий время бойцы мотоманевренной группы НКВД лейтенанта Ракитина занималась обычными солдатскими делами, главным из которых был тщательный уход за оружием.

Несколько бойцов спали на двухъярусных нарах. Старшина Хрящев, сидя за столом, при свете керосиновой лампы «Летучая мышь» писал письмо родным в эвакуацию. Кто-то из пограничников вполголоса, чтобы не мешать остальным, читал выпуск фронтовой многотиражки с поэмой «Книга про бойца» – о неунывающем Василии Теркине.

Фронтовой корреспондент и поэт Александр Твардовский и сам хлебнул фронтовой жизни. Прорывался из окружения под Ржевом в январе 1942 года, многое повидал лично. В отличие от веселой поэмы о неунывающем Василии Теркине, его поэтические строки «Я убит подо Ржевом…» потрясали глубиной душевных переживаний. За это и любили фронтовики Твардовского – за то, что знал он солдата, его простые, но вечные как мир желания и устремления.

– Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, Так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль.

На медаль. И то не к спеху. Вот закончили б войну, Вот бы в отпуск я приехал На родную сторону.

Буду ль жив еще? – Едва ли. Тут воюй, а не гадай. Но скажу насчет медали: Мне ее тогда подай.

Обеспечь, раз я достоин. И понять вы все должны: Дело самое простое – Человек пришел с войны…