Станислав Росовецкий - Элитный отряд князя Изяслава

– И без того дивуюсь, как старичок Яхонт такие походы осилил. И раз так уж пошло между нами, советник, что я тебя конями снабжаю, словно конский барышник, дарю тебе нового коня, опять-таки из своего личного табуна. Добрый венгерский комонь, двухлетка, именем венгерским, что не выговоришь, так я его по-простому Беляном окрестил. Отчего-то, сам не понимаю, не удалось нам с ним подружиться, а ты помоложе будешь, авось справишься. Скажи там старшему конюху, чтобы для тебя Беляна держали в моей конюшне, пока усадьбой своей боярской не обзаведешься.

Хотен поблагодарил за честь и не заметил, как оказался на крыльце великокняжеского терема. Недоуменно посмотрел на книгу, которую, оказывается, все время разговора с великим князем продержал под мышкой, позвал Хмыря, чтобы подвел Рыжка ко крыльцу. В голове у него мутилось от усталости.

– Эй, советник! – услышал он голос Радко будто издалека. – Покончишь с делами, гони прямо в баню. Я велю так растопить, чтобы каменка раскалилась!

Келейник пытался не пропустить невежу к митрополиту, однако Хотен пер напролом, не тратя слов на уговоры. Напряжение, бодрившее его на думе у князя, спало, и Хотен чувствовал, что в любое мгновение может упасть и заснуть.

Он увидел сперва рассерженное, потом удивленное лицо митрополита Климента, успел протянуть ему книгу, и только выпустил ее из рук, как в ушах зазвенело, а перед глазами посыпались с неба бесчисленные светлячки…

Хотен очнулся, встряхнул головой. Вскоре мутное пятно прояснилось в бревенчатый потолок, под лопатками была твердая скамья. Книга! Отдал ли книгу митрополиту? Осторожно поднял он голову…

– Ну и молодец! – раздался справа, вблизи голос митрополита. – Ты еще слишком молод, боярин, чтобы лишаться чувств, как девчонка. Скажи, давит ли у тебя в груди, можешь ли вздохнуть без боли?

– В груди не болит, господине отче, – отвечал Хотен. – А что это со мною было?

– Полежи пока, не суетись. Ответ был бы не прост, понеже врачевание есть сложнейшая из наук, и я в нем не упражнялся на людях, только книжную его мудрость усвоил. Однако великий греческий врач Гиппократис сказал бы, что в тебе нарушилось соотношение жизненных соков, а именно: крови, мокроты, желтой и черной желчи. Не был ли ты ранен в поездке? Нет? Тогда израсходовал слишком много мокроты во время скачки. Ты не жалеешь себя на службе великому князю, а человек тут не лучше коня: себя можно загнать точно так же… Омой свое тело – токмо с бережением, слишком горячий пар тебе может навредить, попостись с недельку, полежи пару дней. Разрешаю тебе и церковь не посещать, пока не поздоровеешь. Тем более что наше с тобою дело затягивается, боярин, спешить тебе особенно некуда…

– Скажи только, господине отче, та ли книга?

– Сие она, сынку! Думаю, что именно та самая, что нам нужна. Однако мне необходимо время, дабы раскрыть ее тайну, а впереди много хлопот: ты в своей вечной гонке и не заметил, небось, что приспевает уже Вербная неделя.

– А будешь ли, как обещал, разрезать переплет?

– Я же велел тебе отдохнуть! – прикрикнул отец Клим. – Чрезмерное умственное усилие сейчас может для тебя оказаться столь же опасным, как и рубка на мечах в доспехе. Скажу только одно: расклеивать переплет я стану в последнюю очередь, ибо убежден, что разгадка прячется на страницах книги.

Хотен медленно спустил ноги со скамьи, уселся. Помотал головою – не кружилась, слава богу. Митрополит сердито взирал на него из-за книг, заваливших его стол. Ничего не поделаешь, служба заставляет быть назойливым. Поклонился Хотен и заговорил:

– Я отдохну, господине пресвятой отче, однако обязан выполнить иное поручение великого князя. Не обессудь, но велел он с тобою его обсудить.

Поведанное Хотеном митрополит выслушал с видимым нетерпением, однако прерывать не стал. Помолчал по своему обыкновению, потом заговорил, явно преодолевая нежелание:

– Не по душе мне такие дела, однако если уж велено тебе… Я ведь тоже оказался вроде как на службе у твоего великого князя, без него мне на вожделенный престол в Святой Софии никогда не вернуться. Да, я рассказывал ему одну байку, которую очень давно слышал в Константинополе, по-нашему Царьграде, когда учился там. Ловили лазутчика при дворе персидского царя, и царь каждому из вельмож, коих подозревал, сообщил наедине придуманную весть, важную для его врага, царя Лидии. Только каждому свою особую, понял? И когда царь Лидии повел себя так, как следовало поступать после сообщения, придуманного для одного из вельмож, того вельможу и… казнили его, одним словом.

– Нам такое не подходит, – покачал головой Хотен. – У великого князя нет времени, чтобы выяснять, какую именно подставную весть получит князь Юрий. Однако весьма мудрый был замысел, господине отче.

– Ты тоже неплохо придумал, только имей в виду, что изменник, скорее всего, отправится в Киев не сам, а пошлет своего человека.

– И я про то думал. И весть сообщит на словах, а не в грамоте – если не полный дурак. Спасибо тебе, господине пресвятой отче, за великую ко мне, ничтожному грешнику, доброту.

– И тебе спасибо, боярин, что поразвлек малость. А то я все с книгами, да с книгами. А рожа келейника опротивела уже.

Разговор этот вспоминал Хотен, когда на исходе следующего дня в дорожной одежде, в вонючем кожухе, снятом с Хмыря, и на беспородной кобыле Мухрыжке медленно ехал Борисоглебской улицею, разыскивая описанный ему прохожим владимирцем двор гостя Карпа. О, если бы и лазутчика можно было так легко найти, как двор в городе! А вот и он, Карпов двор. Любопытно, ведь звание гостя у купца предполагает не только занятие торговлей за пределами Руси, но и богатство. И почет: вон у варягов, как слышал Хотен, гостями называются старшие дружинники князя, вроде наших бояр, тысяцкого и конюшего. А дом у гостя Карпа оказался небольшим, хоть и не сказать, чтобы скромно украшенным. На калитке, например, висел немецкий бронзовый дверной молоток, которым Хотен не преминул воспользоваться.

После нелепой перебранки со слугой он оказался в довольно прохладной, холодным дымком припахивающей горнице, где навстречу ему встал невысокий, крепко сколоченный муж в домашней одежде. Поклонился и молча показал на скамью.

Хотен перекрестился на красный угол, поклонился, уселся и завел свою речь:

– Прости, что не назвался твоему слуге, почтенный Карп, но дело, по которому я обращаюсь к тебе, весьма тайное. Я Хотен Незамайкович, новый боярин и советник великого князя, и к тебе пришел по его поручению. Оделся поплоше, чтобы меньше замечали меня в городе. А поручение мое: нанять у тебя двух-трех людей для тайного одного дела. Великий князь Изяслав Мстиславович сказал мне, что ты обижен князем Юрием Долгоруким, а потому поможешь мне.