Михаил Ланцов - Игра за престол

На этом царевич и остановился. Хотел идти дальше, но остановился. Потому как бардака произведенные им изменения произвели без меры. Впрочем, как и всякое преобразование. Но время было. Утрясется. Тем более что ничего такого уж кардинального он не сделал. По его прикидкам, требовалось под Смоленском грядущие хляби переждать, да и все — притрутся да пообвыкнут все. Заодно и штыков наделать успеется для трофейных «стволов».

Вечерело.

Завершив в очередной раз прокручивать в голове события минувших дней, Дмитрий «вдруг» вспомнил о ключевой, можно даже сказать фундаментальной, проблеме. Ему же докладывали, что взяли в плен не только целую ясновельможную кодлу, но и «царевича Василия». Он тогда отмахнулся, приказав его поселить с прочими. Дескать, потом разберется. Но до сих пор так и не навестил. Да и вообще к своим пленникам благородным не заглядывал. Непорядок. С этой мыслью он встал и направился к месту размещения родовитых пленников. Пообщаться. А может, кого и повесить. Для разнообразия…

Общий зал довольно большого купеческого дома был забит людьми до отказа. Ну а как же? Ведь здесь должны были встретиться царевич Дмитрий и его брат — Василий. Только вот беда — Дмитрия вся Москва признала, и царь, и бояре, и мать, и даже бумагу о том со свидетельством выписали. А Василию на слово верили. Что же будет? Вот вся элита пленников и перемешалась с лучшими людьми смоленского дворянства и старшими командирами пехотной бригады. Не каждый день тебя такие скоморохи развлекают. Особенно мило было то, что пришедший писец должен был фиксироваль всю беседу.

— Доброго вечера, брат, — произнес совершенно незнакомый Дмитрию мужчина. Он внимательно в него вгляделся. Черные волосы. Нос картошкой. Карие глаза. Маленькая, изящная челюсть. Вполне приятная и располагающая к себе внешность. Но на Ивана Васильевича не похож ни разу и ни с какого боку. Да и роста среднего по тем годам, что тоже смущало.

— И тебе доброго вечера, брат. Ибо сказано в Священном Писании — все люди друг другу братья, — аккуратно и уклончиво ответил Дмитрий. — Расскажи мне, кто ты такой?

— А разве ты не знаешь? — весьма искренне удивился Василий.

— Нет. Я вижу тебя впервые.

— Я брат твой. Сын отца нашего покойного Ивана Васильевича и Анны Алексеевны.

— Спрашивать тебя о том, как выглядит отец мой, глупо, — усмехнулся Дмитрий. — Но, может быть, ты мать свою помнишь?

— Как не помнить? — делано удивился Василий. — Конечно, помню! — После чего выдал удивительно точный словесный портрет Анны Алексеевны, урожденной Колтовской, которая действительно была четвертой супругой Ивана Грозного.

— Действительно, — кивнул Дима. — Даже про родинку знаешь. Недурно. А родился ты где? И когда?

— Так в монастыре, по сроку. Ибо непраздную Анну Алексеевну отец наш в монахини постриг. В том грех великий! Но я не держу на него зла. Ибо не ведал, что творил!

— Допустим, — после небольшой паузы произнес Дмитрий. — А рос ты где? Кто тебя воспитывал?

— В десять лет мне удалось бежать. Страхов натерпелся — жуть!

— Куда же ты сбежал?

— В Англию, — после небольшой паузы произнес он голосом заговорщика. — Тот доктор, что помог бежать, предложил укрыться именно там, сказывая, что враги ни за что меня в тех краях не найдут.

— Наша рыжая старушка не сильно тебя обижала? — будничным тоном осведомился Дмитрий по-английски.

— Что, прости? — напрягшись, переспросил Василий.

— Ну как же? — делано удивился Дмитрий, переходя обратно на русский язык. — Ты же в Англии жил. И что же, английского языка совсем не знаешь?

— Да! Он держал меня безвылазно на ферме. Даже со слугами поговорить не было никакой возможности. Опасался, что враги выведают, где мы скрываемся.

— И где же находилась эта ферма?

— Недалеко от Дувра!

— И как тебе гранитные скалы? Их удивительный серый цвет с красными переливами превосходен в лучах восходящего солнца. Не правда ли, они красивы?

— Да… — как-то неуверенно произнес Василий. — Красивы…

— Но вот беда, — с легкой улыбкой произнес Дмитрий, — у Дувра нет гранитных скал. Они там меловые и белые.

— Ну, я это и хотел сказать, — поспешно произнес визави цесаревича.

— Хм. А чем же ты занимался на этой ферме столько лет? Учился?

— Да, да. Учился. Иначе с ума можно было сойти.

— И какие науки ты изучал? Математику, геометрию, механику, астрономию, алхимию, богословие, философию, юриспруденцию?

— Нет… — снова растерялся Василий. Что-то ему подсказывало, что, выбери он любой из предметов, этот рыжий гад попробует выяснить содержание. Дескать, что это за наука и какие у него успехи в ней. Вон как со скалами Дувра провел. А ведь это, пожалуй, единственное место в Англии, о котором Василий слышал. Кроме Лондона, разумеется.

— Может быть, ты осваивал архитектуру? Нет? Медицину, географию, биологию? Нет? Погоди, не говори. Я хочу сам угадать. Хм. Наверное, что-то совсем редкое и увлекательное. Иначе зачем тебя так ограничивать в общении? Электротехнику? Нет. Вряд ли. Криптографию или информатику? Да нет. Это слишком просто для тебя и банально. Геомеханику, клиометрию и этнографию, пожалуй, тоже нужно отбросить. О! Я понял! Вы изучали там уфологию и парапсихологию! Да! Именно так! Как раз — твой уровень, — попытался пошутить Дмитрий, да вот беда — забыл, что окружающие даже о половине из названных наук не слышали. Так что оценить шутку не могли. Для них уфология и парапсихология были чем-то неясным и непонятным, а не квазинауками, поставленными в общий парадигматический ряд с нормальными дисциплинами. Слишком сложная шутка вышла. Впрочем, это разочарование царевича они тоже не смогли заметить — оно, как легкая тень, мелькнуло на лице и пропало. Он слишком увлекся, чтобы застревать на таких мелочах.

— Нет, — обреченно покачал головой Василий.

— Странно… странно… Может быть, ты осваивал языки? Ну, английский, понятно, тебе не разрешали учить. А… хм… — и Дмитрий начал задавать фразы на разных языках. Английский, немецкий, французский и испанский он знал довольно свободно, пусть современные. На латинском и греческом мог с горем пополам читать-писать, ну и объясняться, если не спешить и не ругать за дурное произношение. Одну-две фразы он мог выдать на целой прорве языков, как и, пожалуй, большинство образованных людей XXI века. Вокруг ведь слухи с половины мира вертятся. Волей-неволей запомнишь тут оборот, там фразу. Так что в дело пошло и китайское приветствие. И немного арабского мата. И чуть-чуть милых японских гадостей. И фрагмент из знаменитой «финской польки». И даже пара строчек из шведской песни группы Sabaton. Но все тщетно. — Может быть, польский язык?

— Он не знает польского языка, — произнес откуда-то с боку женский голос. Дмитрий обернулся на звук и замер, побледнев и расширив глаза от ужаса, охватившего его.