Евгений Гузеев - Будь здоров, жмурик

– Возьмите хоть соль, вы же просили, – предложила напоследок Люба.

– Не, я это… Я ее… Я яишню с песочком лучше буду…

– Как это? Сладкую, что ли? – удивилась Люба, но дверь уже закрылась, и Вова, не успев толком захлопнуть свою собственную входную дверь, уже влетал в родной туалет.

Через несколько минут на всю парадную эхом пронесся водопад рухнувшей из бачка в унитаз воды. И только после этого захлопнулась наружная дверь квартиры странного соседа. Люба глубоко вздохнула от облегчения и даже рассмеялась – первый раз за много дней. Она решила, что может у нее, наконец, появится аппетит.

Вова, слегка оклемавшись от пережитого, кое-как дотянул до вечера – помогли остатки Солнцедара из темной бутылки, что украшала телевизор за неимением слоников или других статуэток – прилег на диванчик и заснул перед экраном, где что-то мелькало. Проснулся он, а скорее подскочил на диване, когда зазвучала знакомая музыкальная заставка композитора Георгия Свиридова «Время, вперед» – теперь уж вовремя по программе. Вова сел и стал напряженно вглядываться в экран своего убогого ящика, пока не появился диктор – само собой, Виктор Балашов. Когда речь зашла о предстоящем заседании политбюро, Вова резко подпрыгнул и бросился на телевизор, как Александр Матросов на амбразуру. Выключив аппарат, Володя еще некоторое время не мог спокойно дышать, а сердце его сильно колотилось. Некоторое время он ходил по комнате и размышлял о том, что мир не так просто устроен, как казалось раньше. Может вообще стоит пойти в церковь и свечку поставить?

Больше мистических кошмаров, вроде удара по лбу невидимыми граблями, не было, но ночью ему приснилось, что рядом с ним в кровати лежит плачущий Буратино. Деревянный человечек лежал на спине, и длинный, умело выстроганный нос его смотрел в полумраке прямо в потолок.

– Почему ты плачешь, дружище, – спросил осторожно Вова куклу, и во сне ему было жалко по-детски любимого когда-то героя сказки.

– Папа Карло умер – как же мне не плакать, – ответил Буратино и всхлипнул.

– О, Господи! Да что же случилось с ним, Буратино? – заволновался Вова, который почему-то почувствовал себя близким и родным деревянной кукле.

– Папа Карло наступил на грабли, получил удар по лбу и умер. Эх, уж лучше бы я наступил на них. Мне ведь хоть в лоб, хоть по лбу. Мозгов-то в моей голове совсем нет, и она такая крепкая.

– Печально. Мои соболезнования…

– Еще бы, ведь он мне был и отцом, и матерью – всем вместе.

– Да, я знаю. Читал когда-то в детстве… Теперь-то я книг почти не читаю. Все некогда. Да-с. Очень сожалею. Что же мне с тобой делать? – задумался на минуту Вова и вдруг вздрогнул, вспомнив про грабли в прихожей соседки. – Вот что, Буратино, а хочешь, я тебе заменю Папу Карло?

– Как же ты, Вова, можешь мне его заменить, ведь папа Карло – это папа Карло, а ты кто? Вот, смотри – колпачок мой полосатый. Чем пахнет? Потной ногой папы Карлы. Он чулок свой не постирал, когда сшил мне эту шапочку, и я никогда в жизни не буду его стирать в память о папе Карло. А ты, небось, и шить-то не умеешь. Да и носки у тебя – тьфу, дырявые, противные, даже не полосатые, серые какие-то, явно не импортные, – поморщился Буратино, насколько это возможно деревянным лицом, и еще больше расплакался.

– Ну и что, но зато… Зато… Это… Ну не плачь же ты, дурачок. А знаешь ли, Буратино, что я работаю., на мебельной фабрике? Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Неужели? Я не знал., – удивился Буратино и даже перестал плакать.

– Вот, то-то и оно. Я ведь тоже строгать умею.

– Строгать – это очень важно, это многое меняет. Скажи, Вова, а мочиться ты умеешь?

– Конечно, умею.

– Тогда давай вместе пописаем?

На следующий день, кое-как справившись с мокрым бельем и нисколько не расстроившись по этому поводу, Володя взял пустую сумку, маленький топорик и решил отправиться на автобусе в ближайший лес. Было еще очень рано, часов шесть утра. Проходя мимо Любиной квартиры, он вздрогнул и остановился, чтобы проанализировать свои ощущения. Ему тотчас захотелось в туалет, и как только он отпрянул от двери, чтобы по этой причине вернуться домой, позыв исчез. Он повторил эксперимент и убедился, в наличие какой-то нечистой или иной породы силы, которая заставляет не задерживаться у дверей этой квартиры, а пробегать как можно скорей, чтобы не случилось неприятных вещей. Сейчас же, как он понял, не было надобности возвращаться домой. Володя поскорее рванул вниз по лестнице и таким образом избежал неприятностей. Он догадался, что планы насчет покорения сердца вдовы придется оставить. Странная, однако, реакция на нее и эту квартиру у него появилась. Фобия что ли, – неожиданно пришло в голову нужное иностранное слово. Ему стало легче, когда он вспомнил, что не успел вчера ничего конкретного предпринять, не сделал неприличного предложения соседке, пальцем не дотронулся и имеет возможность и дальше притворяться невинным соседом. Слава богу, не будет еще большего позора, а то рядом с ней можно, не дай бог, и того… До туалета точно не добежишь. Ладно, баба с возу – кобыле легче, – решил он, вспомнил плачущего во сне Буратино, и недра его тела, словно после выпитого без закусона стакана портвейна, наполнились приятным теплом.

В это раннее воскресное утро он часа полтора бродил по лесу и выискивал подходящий кусок дерева. Вся древесина, что валялась вокруг, была какой-то неживой, трухлявой, не пищала, когда он стучал по ней топориком. Наконец ему показалось, что несильный удар по куску дерева, похожего на полено, вызвал какой-то неопределенный ответ – то ли звук, то ли странное движение. Володя улыбнулся, нежно взял полено в руки и аккуратно положил в сумку. Тотчас он вернулся с драгоценным грузом к себе домой. На обратном пути он опять чуть приостановился у двери соседки и убедился еще раз, что вдовушку эту лучше обходить стороной, а мимо квартиры пробегать как можно шибче. Тем более появились вещи более возвышенные и светлые, какие-то новые инстинкты стали пробуждаться в душе Володи и даже нежное, сродни материнскому, тепло разливалось внутри. Дома, не поев, не отдохнув, Вова принялся на кухне вырезать из полена своего будущего Буратино. Жизнь озарилась новым смыслом. Новоиспеченного папу Карло не смущало и не тревожило то обстоятельство, что с каждым прикосновением ножа или топора полено не жаловалось на щекотку или боль и не материлось, не вырывалось из рук мастера. Работа, однако, требовала многих дней. Это ведь только в кино и в книжке все происходит поминутно, а в жизни – все не так, тут свои законы.

В тот момент, когда Вова уже сидел с поленом на кухне и орудовал ножом, где-то по ту сторону входной двери тихонько открылась и захлопнулась дверь соседской квартиры. Это была Люба. Она собралась идти на кладбище. Нужно было пройти около километра до ближайшей остановки нужного автобуса. Осень была в разгаре, несильный ветер все равно срывал желтые листья, но, к счастью, дождя не ожидалось. Почти рядом с остановкой припарковался старенький москвич. Что-то было не в порядке, и водитель пытался устранить неисправность. Больше никого на остановке не было. В воскресное утро люди не торопились выходить из дома, за исключением Вовы. Автобуса все не было, и Люба не знала, что предпринять. Она подошла к москвичу и спросила у водителя, что склонился под открытым капотом над мотором своей машины: