Иван Оченков - Конец Смуты

Вид отступающего противника, казалось, совсем разъярил шляхтичей, и они, все более теряя строй, рванулись в погоню. Рейтары, отстреливаясь, продолжали уходить и вывели атакующую хоругвь прямо на спешившихся драгун фон Гершова и стрельцов Пушкарева. Те, построившись, уже ожидали вражеской атаки, а в промежутках между ротами пушкари устанавливали заряженные картечью пушки. Когда поляки увидели перед собой готовую к бою пехоту, что-то предпринимать было уже поздно. В последней отчаянной попытке дотянуться до врага и утолить свою ярость его кровью пришпорили они своих коней, но русские пушкари уже вжимали фитили в затравки пушек. Картечь, даже каменная, но выпущенная в упор, произвела ужасные опустошения во вражеских рядах, а драгуны и стрельцы тут же довершили начатое и вбили в ослабленный уже строй шляхтичей и почтовых несколько залпов и остановили-таки безумный бег их коней. Выдержать это было уже выше человеческих сил, но, когда немногие уцелевшие стали разворачивать коней, на них с двух сторон, подобно железным челюстям капкана, обрушились рейтары. Яростные крики атакующих перекрывали жалобные стоны раненых, а лязг сабель, казалось, был слышен и на небесах, равнодушно взирающих, как одни люди безжалостно убивают других, забыв о милосердии и заповедях божьих. Немногие из литвинов, пережившие этот ужас, будут потом говорить о небывалой жестокосердности московитов, не берущих пленных и не щадящих сдающихся, забыв при этом, сколько они сами совершили жестокостей в этом несчастном краю. Ибо казалось уже, что не осталось ни храма, ими не оскверненного, ни дома не ограбленного, ни женщины не обесчещенной. И павшие в этой жестокой битве лишь платили по своим счетам, предъявленным им судьбой.

Впрочем, не все из войска пана Корсака ринулись в горячую схватку. Пока самые доблестные шляхтичи атаковали врага, прочие попытались малодушно спасти свои жизни и, спустившись в Городненский овраг, прорваться к реке. По дну этого оврага текла к Оке речка Калужка, и он был куда менее проходим, чем Березуйский, так что там их не ожидали. Но тут случилось совсем уж неожиданное: открылись ворота, и изнемогавшие доселе от осады защитники города сами вышли навстречу бегущему врагу. Впереди взявшихся за оружие посадских и окрестных крестьян бежал, прихрамывая и размахивая саблей, сам воевода Жеребцов, за ним десятка полтора стрельцов – все, что осталось от гарнизона пограничной крепости. Прикрывая вылазку горожан, со стен ударило несколько пушек, и эта последняя соломинка сломала спину верблюду. Литвины и казаки стали сдаваться, бросая оружие и прося милости. Лишь небольшому отряду врагов удалось ускользнуть оврагом и, бросившись в Оку, уйти вплавь.

Подскакав к защитникам крепости в сопровождении рынд, я спешился и, подняв с земли бросившегося в ноги воеводу, обнял его и трижды по обычаю расцеловал.

– Федор Жеребцов, за верную службу жалую тебя кафтаном со своего плеча и шапкой! – объявил ему и выразительно взглянул на рынд.

Помощник одного из них тут же полез в специальный мешок и, достав требуемое, кинулся вместе с другими надевать награду на воеводу. Помощники эти набираются из дворян родом помельче, чем рынды, и должны им помогать в службе. В чем эта помощь заключается, я так и не понял, но, узнав, что официальное название помощника – поддатень, интересоваться перестал.

– Воинов своих сам наградишь, а с посадских и прочих, что за оружие взялись, велю в сем году податей не брать.

– Государь, радость какая!.. – бормотал, почти плача, воевода, пока его одевали, – довелось дожить до светлого дня, а я уж в чистое переоделся – думал, не выстоим против супостата…

– Ну полно, воевода – даст бог, поживешь еще, мне такие верные слуги нужны. Ты, кстати, где коня потерял?

– Ой, государь, конь – дело наживное. Главное, супостата одолели…

Тем временем к нам подтянулись и прочие командиры моего войска, и мы приготовились к торжественному вступлению в Калугу.

– А где Анисим? – спохватился я.

– Где-где, – усмехнулся разгоряченный схваткой Никита Вельяминов, – обозом ляшским занялся, поди, уж прибытки считает.

В горячке боя мы и вправду не то что позабыли, но как-то выпустили из виду обоз противника. Литвины, конечно, не чета полякам и припасов с собой возят поменьше, однако и тот, что имелся у покойного теперь пана Корсака, впечатлял. Хозяйственный же Анисим, видя, что судьба боя уже решена, окружил вражеские возы стрельцами из второго батальона, и, пока остальные азартно рубили шляхтичей, он рачительно позаботился об их добре. Ну что скажешь – молодец.

Войдя в город, мы под колокольный звон торжественно проследовали в главный храм Калуги – Покрова Богоматери, где в честь одоления врага отслужили благодарственный молебен. Поначалу я хотел не задерживаться в городе и сразу же двигаться дальше, однако сражение не прошло для моего войска даром, хотя потери были невелики. Требовалось позаботиться о погребении убитых и лечении раненых, охране пленных и трофеев, а также послать гонцов в Москву порадовать бояр известием о первой победе. После молебна воевода слезно попросил меня не побрезговать трапезой и отведать что бог послал. Разумеется, никаких разносолов в осажденной крепости не было, но отказаться – означало кровно обидеть ее защитников. Выручили нас припасы пана Корсака, спешно доставленные в город и поданные к столу. Впрочем, никаких излишеств я не допустил и сразу после ночевки велел своему воинству трогаться дальше.

– Куда теперь прикажешь, государь? – почтительно поинтересовался Вельяминов, едва мы встали из-за стола.

– На Вязьму, – коротко отвечал я ему.

– Опасно, государь, – счел своим долгом предупредить меня кравчий, – сказывают, отряды ляшские под Можайском стоят.

– Вот и пусть стоят, – хмыкнул я, – а мы тем временем выйдем к Вязьме и встанем между ними и Смоленском, а из Москвы двинется Черкасский с войском. Вот пусть и помечутся между молотом и наковальней.

– Так Черкасский только через три недели выйдет?.. – озадаченно переспросил Никита.

– Ага, и об этом каждая торговка на базаре и каждый нищий на паперти знают, – улыбнулся я и обратился к стоящему рядом Михальскому: – Ведь знают, Корнилий?

– Знают, государь.

– Вот и славно, вот и хорошо. Ты, кстати, пленных допросить успел?

– Особо и некого допрашивать, государь: начальные люди или погибли, как Корсак, или поранены сильно. А простые жолнежи и казаки мало что знают…

– Лисовский здесь был? – перебил я своего телохранителя.

– Был, – помрачнел Корнилий, – это его хоругвь оврагом прорвалась.

– Ничего-ничего, – утешил я его, – господь не без милости, еще встретимся. Хотя овраг сей можно было и перекрыть… Ну да чего уж теперь, впредь наука будет.