Геннадий Марченко - Покорение Америки [litres]

– А он… знает?

– Нет, пока я ничего ему не говорила. И, наверное, не скажу.

– Почему?

Она замолчала, отведя наполнившиеся слезами глаза в сторону. Предчувствие нехорошего заставило меня взяться пальцами за её подбородок и повернуть лицо к себе.

– Кэрол, что ты задумала?

– Фил, пойми, у меня нет выхода! – Она едва не сорвалась на крик. – Если Кларк узнает, что я беременна от другого мужчины, он меня бросит! А я этого не хочу!!!

– То есть ты решила избавиться от ребёнка?

Она всхлипнула, уже не скрывая слёз. Твою ж мать, ну я и скотина! Кэрол, конечно, тоже хороша, могла бы догадаться, чем может закончиться её мимолётное увлечение. В общем, влипли.

– Ладно, не плачь, успокойся, а то вон вся тушь расплылась. Иди умойся и приведи себя в порядок, я тебя здесь подожду.

Она вышла из туалета через десять минут, в течение которых мимо меня в мужскую уборную и обратно прошествовали два типа в смокингах. Теперь Кэрол выглядела посвежевшей и даже одарила меня улыбкой.

– Ну что, теперь лучше?

– Лучше. Но я всё же хочу знать, точно ли ты собираешься делать аборт?

– А ты как поступил бы на моём месте?

Сейчас передо мной вновь стояла уверенная в себе светская львица, звезда Голливуда, от её растерянности и страха не осталось и следа. Актриса, одним словом.

– Честно? Не знаю, Кэрол, всё это очень сложно… Ох-х! Но ведь можно же сказать Кларку, что это его ребёнок, который родился немного недоношенным или переношенным, не знаю, я в этом деле не большой специалист…

– Врач мне то же самое предлагал.

– А ты что?

– Сказала то же, что и тебе.

– А… А если ты на какое-то время исчезнешь?

– В смысле?

– В смысле, что твой растущий живот станет для всех секретом. Родишь в тайне, а…

– А потом сдам малютку в приют?

– Упаси боже! Я усыновлю… или удочерю, в общем, оставлю ребёнка себе.

– В таком случае логичнее подбросить новорождённого в приют, откуда ты уже и мог бы забрать младенца как приёмный отец. Иначе как ты объяснишь, кто мать твоего ребёнка?

Мы снова задумались, не обращая внимания на прошедших мимо двух дамочек в вечерних платьях. Наконец она решительно тряхнула своей белокурой головкой:

– Фил, я предлагаю положиться на волю Всевышнего! Если мне дадут статуэтку за лучшую женскую роль – я оставлю ребёнка, скажу Кларку, что это его сын или дочь, пусть даже и недоношенные. Думаю, он нормально к этому отнесётся. А если не дадут… Ну, ты понимаешь.

– То есть ты считаешь, что Господь способен допустить убийство дитя в чреве матери?

– Фил, я не могу больше ничего придумать, ты, похоже, тоже. И всё, покончим на этом! Там уже Кларк, наверное, с ума сходит.

Она дежурно чмокнула меня в щёку и, цокая шпильками, исчезла за поворотом. Мне не оставалось ничего другого, как после минутной паузы последовать за ней.

Место мне досталось в седьмом ряду, в окружении коллег по студии «Уорнер Бразерс», включая всех троих братьев Уорнер. Находясь в прострации, я всё же нашёл в себе силы отвечать на приветствия тех, с кем ещё сегодня не виделся. Вскоре погас свет, и в лучах софитов на сцене появился президент Гильдии режиссёров Америки, трижды лауреат главной кинопремии Фрэнк Капра. Хотя церемония проходила без официального ведущего, именно Капре было доверено объявлять победителей.

– Итак, леди и джентльмены, – объявил со сцены Фрэнк, – сейчас мы узнаем, кто стал обладателем премии нашей киноакадемии в номинации «Лучший фильм года»!

Меня, если честно, в этот момент больше волновало другое, и когда Капра объявил победителем свой же фильм и выдал ещё безымянную статуэтку боссу студии «Коламбия» Гэрри Кону, я особых эмоций не имел.

А вот когда дошло дело до лучшей женской роли, я вытащил из-под сорочки нательный крестик, с которым не расставался со времён Ухтпечлага, и незаметно его поцеловал, шепча про себя молитву. Кинул косой взгляд на сидевшую в моём же ряду, но ближе к проходу Кэрол. Та опустила ресницы, и её губы так же беззвучно шевелились.

– А теперь… – Капра сделал паузу, – я возьму на себя смелость объявить имя той, которой достанется премия за лучшую женскую роль. Напомню, претенденток пять. Это Бетт Дэвис (фильм «Иезавель»), Кэрол Ломбард («Красотка»), Норма Ширер («Мария-Антуанетта), Уэнди Хиллер («Пигмалион») и Маргарет Саллаван («Три товарища»). Каждая из претенденток достойна звания лучшей, но членам киноакадемии пришлось выбрать одну. И премию получает… – Он раскрыл конверт и медленно, с достоинством извлёк из него белый прямоугольный листочек. В зале повисла прямо-таки могильная тишина. Я почувствовал во рту солоноватый привкус – не заметил, как прикусил до крови нижнюю губу. В глазах от напряжения потемнело. – Итак, премию получает… Кэрол Ломбард!

И тут будто моментально у меня из ушей вытащили беруши. В моё сознание отовсюду проникли шум и грохот аплодисментов, крики и даже чей-то пронзительный свист. Кэрол, словно не веря своим ушам, с широко распахнутыми глазами встала и, кое-как удерживая равновесие на шпильках, поднялась на сцену. Получив от Капры позолоченную статуэтку и поцелуй в щёку, она обратила свой сияющий взор к публике.

– Спасибо киноакадемии за высокую оценку моей работы. Я до последнего момента не верила, что получу этого парня, но иногда чудеса случаются. А может, и не чудеса. Мы постарались сделать хорошее кино, и, похоже, у нас это получилось. Это заслуга всей нашей съёмочной группы и продюсеров картины. Ребята, я вас люблю, этот приз ваш! – Она подняла статуэтку и под бурные овации радостно помахала нам свободной рукой. – Уже готовясь покидать сцену, чуть слышно добавила: – И спасибо Богу за то, что он сохранил сегодня одну человеческую жизнь.

Последняя батальная сцена была разбита на несколько крупных эпизодов. Отдельно мы снимали пальбу холостыми с парусников по собравшимся на финальную разборку бандитам. Суда пришлось арендовать у студии «Фокс», периодически принимавших участие в съёмках фильмов о морских приключениях, включая пиратские саги, они пришли из Калифорнии.

Пиротехники потрудились на славу, половина Нью-Йорка стояла на ушах, с тревогой вслушиваясь в канонаду и взрывы на всё той же старинной площади, полностью отданной муниципалитетом нам на заклание. Вывороченные пиротехническими зарядами из мостовой булыжники щедро разлетались во все стороны, и Гаудио приходилось снимать через телеобъектив с переменным фокусом, чтобы этими самыми булыжниками не задело его дорогую кинокамеру, но при этом создавалась иллюзия летящих с экрана в зрителя камней. А после этого – сцена решающей схватки Амстердама и Билла Каттинга.

Финальный съёмочный день был 4 июля, аккурат в День независимости, только в прошлом году ставший оплачиваемым федеральным праздником. Вернее, это была ещё ночь. Около полусотни актёров массовки изображали лежавших в ряд покойников с горящими свечами на животе. Камера опускалась к ним на подъёмнике, перед этим охватив зарево пылающего Нью-Йорка. Мы расстарались, разложив в трущобах несколько больших костров, возле которых дежурили наши люди и по одной пожарной машине. Огнеборцам пришлось доплатить отдельно, вернее, их руководству. Впрочем, на общем фоне все эти затраты казались мелочью. Мы и так выбивались из бюджета на триста пятьдесят тысяч, однако, несмотря ни на что, Уорнер не скупился, и деньги на наш фильм исправно поступали.