Геннадий Марченко - Покорение Америки [litres]

В начале января съёмочная группа поездом вместе с техническим оборудованием прибыла в Нью-Йорк. Для её проживания на месяц вперёд был арендован целый этаж отеля «Уорвик» в центре Манхэттена. Деньги из выделенного на фильм бюджета начинали работать. Причём Уорнер во время нашей с ним последней встречи на Рождество отметил, что смета в размере полутора миллионов хоть и утверждена, но в случае непредвиденных расходов может быть увеличена. При этом едва ли не половина бюджета уходила на зарплату и гонорары членам съёмочной группы.

По срокам мы были ограничены, но не сильно. Учитывая, что съёмки должны проходить как в зимний период, так и в весенне-летний, нам давалось примерно полгода на реализацию наших замыслов. По меркам Голливуда – солидный срок.

Приехавший вместе со всеми Ридли в моём сопровождении сразу же отправился в муниципалитет, где на столе главы Комиссии по культуре уже лежало письмо от Джека Уорнера с просьбой оказать всяческое содействие в съёмках картины об истории города. Правда, что это за история, там не уточнялось, и нам было рекомендовано не очень об этом распространяться, желательно для знакомства с чиновником выдав какое-нибудь нейтральное название фильма, если он этим поинтересуется. Мало ли, вдруг муниципалам не очень понравится сюжет, замешанный на крови и криминале. Возглавлявший Комиссию некто Энди О’Брайен сразу же показался мне тем ещё проходимцем, о чём я и намекнул шёпотом Стейнвицу. Заранее приготовленный конверт с суммой в тысячу долларов тут же перекочевал в стол к мздоимцу, но зато нам была обещана полная поддержка.

О’Брайен не подкачал, даже помог нам с подбором массовки для первой масштабной сцены, и, честно сказать, ему было плевать на то, что мы снимаем. Наши костюмеры споро взялись за пошив, мастера-оружейники – за изготовление бутафорского холодного оружия, декораторы принялись приводить выбранную мной небольшую площадь в соответствие с историческими реалиями.

К концу января всё было готово. Не хватало только снега, чтобы наша съёмочная группа приступила к работе. Хотя декораторы и предлагали засыпать брусчатку солью, я всё же предложил подождать ещё неделю-другую в ожидании настоящего снега. По прогнозам, с севера вдоль побережья Канады в нашу сторону двигался циклон, который должен был достичь Нью-Йорка через несколько дней. Вот только будет он сопровождаться снегом или дождём, мы могли только гадать.

Чтобы не терять время, мы пока отсняли первую сцену моего сценария с Валлоном и его сыном, где Святоша готовится к битве. Перед тем как дать команду «Мотор!», я предложил ноу-хау, известное в отечественном кинематографе будущего, но здесь казавшееся чем-то странным. А именно – разбить на счастье о штатив тарелку с именами главных членов съёмочной группы.

– Теперь разбираем каждый по осколку, а в конце съёмок попытаемся сложить тарелку заново, – прокомментировал я. – Надеюсь, у нас получится обойтись без потерь.

– А в чём смысл? – поинтересовался Оливье, вертя в пальцах небольшой осколок.

– Это, скажем так, русская примета. Главное – не потерять куски до окончания съёмочного процесса.

Маленького Амстердама Валлона доверили играть какому-то мальчугану, которого нашёл мой второй режиссёр. Парнишка, оказывается, несмотря на нежный возраст, уже имел опыт работы в кино, поэтому перед камерой держался достаточно профессионально. Ладно, посмотрим, как он сыграет экспрессивную сцену у охладевающего трупа своего отца.

Монтажная будка, доставленная в Нью-Йорк на грузовой платформе поезда, была установлена по соседству со съёмочной площадкой. Заведовала процессом женщина лет пятидесяти. Звали её Зина Кротофф, о себе рассказывала неохотно, но от Ридли я узнал, что она когда-то была стенографисткой у генерала Деникина, в 1920-м вместе с боссом эмигрировала в Европу, а оттуда – в Америку. Никогда не была замужем, детей нет. Во рту у неё постоянно дымила сигарета, говорила она хриплым прокуренным голосом, причём игнорируя русский язык, хотя и знала, что я из России, а глядела через круглые стёкла очков так, словно достанет сейчас из кобуры револьвер и расстреляет вас к чёртовой матери. Однако дело своё знала, и первые смонтированные ею кадры вселили в моё сердце определённый оптимизм.

Ураган, хоть его и ждали, налетел как-то неожиданно. Это была настоящая пурга, которая затихла только на второй день. Синоптики обещали к следующему утру плюсовую температуру, и мы решили отснять всю сцену разом тем же утром, до того, как белый покров растает, обнажив брусчатку. Но на всякий случай реквизиторы скупили в нью-йоркских лавках порядочный запас соли.

На наше счастье, погода не подвела. С утра по Фаренгейту градусник показывал +32, в переводе на Цельсий как раз нулевая температура. Массовка уже вовсю разминалась, народ со смехом пытался нанести друг другу увечья бутафорским оружием. Как говорится, дураки всегда найдутся, вот одному и не повезло. Шипастый шар на кистене хотя и был бутафорским, из каучука, но цепь-то – самая настоящая. Этой цепью бедняге и раскроили кожу на его лысом черепе, и теперь наш штатный медик перевязывал пострадавшему голову. «Массовик-затейник» заявил, что готов играть, а швы можно наложить и после.

Я посоветовался с медиком, тот скривился, но дал добро. Главное, чтобы со мной и ведущими актёрами ничего страшного не случилось, несмотря на солидные страховки.

Снимать пришлось в авральном режиме. Общий план, крупняки, детализация, смена декораций, оператор с камерой передвигаются не только по рельсам вперёд и назад, но и вверх-вниз с помощью самодельной подъёмной платформы. Все технические возможности брошены на создание кинохита.

Съёмка ведётся дорогущей, единственной на всю студию «Уорнер» трёхплёночной камерой. К ней помимо оператора приставлены два здоровяка, чтобы просто помогать её таскать с места на место. Вовсю работают осветители, потому что «Техниколор» требует на порядок больше света, чем при съёмке на обычную камеру. От прожекторов снег уже начинает понемногу таять, проплешины поневоле приходится засыпать солью, которая тоже ускоряла таяние снега. Каждая минута обходится в бешеные по нынешним временам деньги, я это чувствую буквально каждым сантиметром своей кожи, и оттого при всей авральности происходящего мне хочется сделать продукт настолько качественным, насколько это вообще сегодня возможно.

– Ещё, – ору я на актёров, – ещё один дубль! Помреж… как тебя… держи перед объективом камеры стекло, пусть кровь брызжет на него. А ты – да, ты – будешь брызгать. Из чего, из чего… Да вон хоть кисть возьми. Эй, кто-нибудь, смажьте этому здоровяку его дубину кровью, или что там у нас вместо неё… Ах да, тёплая, свиная кровь с бойни, я и забыл… В общем, проследите, а то он сколько черепов уже раскроил, а набалдашник все ещё чистенький. Не забудь, в следующем дубле твоя дубина ломает оппоненту ногу. Бутафоры, нога готова? Уже подпилена? Отлично! Тони, ногу крупным планом, по колено. Не жалеем свиных внутренностей, пусть вываливаются из рубах на месте разрезов. И чтобы были тёплые, дымились. Это твоё дело, Митчелл, как ты этого добьёшься, хоть в чане с кровью держи над костром, но чтобы кишки выглядели свежими. Так, ты, красотка с железными когтями… Как тебя… Джулия. Джулия, прыгать надо выше, будто падаешь на камеру, то есть на зрителя. Больше, друзья, больше натуралистичности!