Владимир Поляков - Время увядающих лилий

Скреплённые цепью половинки ядра, раскручиваясь в полете и издавая жутковатые звуки, врезались в намеченные цели, прокладывая настоящие кровавые просеки, оставляя после себя смерть, ужас и истошные вопли раненых, умирающих, просто испуганных солдат. Неожиданность — она всегда сыграет свою роль. Для одних положительную, для других, увы и ах, сугубо печальную. На сей раз печалиться выпало франкам и миланцам.

— Они перебросили артиллерию, — прошипел маршал, поняв случившееся. — И когда только успели! Но отступать нельзя, это всё испортит. Подкрепите пехоту и пусть кавалерия ударит по той части «центра», которая ближе к флорентийцам. Готовьте неаполитанцев из резерва и нашу тяжёлую кавалерию, ей снова предстоит добыть славу для французской короны!

— А они…

Ла Тремуйль понял, кого имел в виду граф, но лишь вдохнул и печально произнёс:

— Они — та жертва, которую мы должны будет принести. Враг оказался не только силён и умел, но и хитёр. И поспешим, времени у нас мало.

Ещё меньше, чем казалось и маршалу, и Лодовико Сфорца и всем их советникам-приближённым. Воспользовавшись замешательством и временным смятением, правый фланг под знамёнами Борджиа и Ордена Храма двинулся вперёд, явно намереваясь ударить по французской пехоте, движущейся на помощь избиваемым трёхсторонним орудийным огнём и войсками центра, изобразившими временную слабость ради последующего ответа.

Поле боя близ Реджо-Эмилия, правый фланг союзных италийский войск

Мигель де Корелья никогда не любил рисковать, при этом часто делая именно это. По сути, вся его жизнь была рискованной игрой, в которой выходцу из Каталонии неизменно сопутствовал успех. Сперва фортуна улыбнулась ему, когда ещё мальчишкой Мигеля приставили к сыну Родриго Борджиа, уже тогда бывшего не просто кардиналом, но и вице-канцлером Святого Престола. Юному Чезаре нужен был не просто приятель и сопутствующий в забавах человек, но и тот, кто способен был защитить его от мелких неприятностей. А уж драться Мигель умелс детства!

Затем потекли годы учёбы, в который они с Чезаре действительно сдружились, а их ранее детские забавы сменились на походы по шлюхам, тратториям и иным интересным местам, которых всегда хватало что с Перудже, что в Пизе. И всё шло… обычно до одного дня, когда Чезаре резко и неожиданно переменился, словно бы за один день повзрослев до такой степени, что Мигелю долгое время было не по себе.

Потом же стало не до беспокойства по поводу такой мелочи, как изменения в характере друга. Ветер перемен подхватил Мигеля и понёс… вверх, почти на сеемую вершину. Всего чуть больше года прошло с того дня, и вот он уже не недавний студент Пизанского университета, а правая рука сына понтифика, кардинала и великого магистра Ордена Храма Чезаре Борджиа. Ему удалось очень высоко взлететь, теперь пришло время удержаться на этой высоте, при этом не уподобившись Икару, из-за неосторожности сломавшему свои крылья.

Сражение при Реджо-Эмилия, вроде бы хорошо начавшееся и чуть было не проигранное сразу, одним махом, из-за предательства вассалов Альфонсо Неаполитанского, теперь было гораздо более рискованным. Однако Чезаре сказал, что можно и нужно пусть не победить, но не проиграть, что именно от результата этой битвы будет во многом зависеть дальнейший ход войны. Мигель ему верил, потому ждал лишь указаний. И они последовали.

Опасную игру затеял Чезаре, очень опасную, на которую лично он, Мигель, не решился бы. Намеренно дать прорваться противнику в центре, заманить их под огонь сразу трёх батарей, после чего начать перемалывать силами центра и отрядов, охраняющих батареи, попавших в ловушку французов и прочих миланцев. А в это самое время правый фланг под командованием Раталли и его должен перейти в наступление.

Вроде и можно было возразить, но почему-то так никто на это и не решился. Возможно, идущие следом за младшим Борджиа привыкли уже, что его замыслы пусть иногда и кажутся странными или и вовсе безумными, но срабатывают с завидным постоянством. А раз так, то… почему бы и нет? Особенно учитывая, что затея действительно могла получиться, это признавали все, до кого довели суть в коротком, очень коротком совещании.

Строй «прорван», франко-миланская пехота рвётся в сторону орудий, даже не обратив внимания на то, что погибших при прорыве противников мало, гораздо меньше, чем это обычно бывает. И паники тоже нет, есть лишь выстраивание вместо единого построения двух, а между ними широкое, но всё же «бутылочное горлышко. То самое, которое можно и оставить, и… перекрыть, как только придёт время. А вот и залпы. Теми самыми скованными цепью ядрами, которые Чезаре показывал в действии, использовав как мишени чучела, облачённые в старую броню и в плотном строю. Тогда «потери» попавших под цепные ядра чучел были ужасающими, теперь тоже должны оказаться сопоставимыми.

Вот оно, время для начала наступления! Французский маршал, опасаясь за попавших в ловушку или же видя в этом возможность всё же обрушить центр, отдал приказ той части пехоты, которая ещё не была задействована. И кавалерия начала сосредотачиваться, явно не считая флорентийцев основной целью.

Пора. Хоть и разделённые на две терции, войска правого фланга довольно быстро двинулись вперёд, стремясь выйти на подходящую для стрельбы из аркебуз дистанцию. По кому именно? По той пехоте, что двинулась на помощь своим попавшим в ловушку собратьям. Ну а само построение терций не позволяло подобраться к ним с тыла, ведь тыла просто не существовало! Да и две терции вместо одной большой — тоже не просто так, не случайная прихоть. Одна, большая, под его, Мигеля, командованием. Задача у него простая — атаковать этих самых французских пехотинцев, а в случае, если не удастся рассеять сразу — втянуть стрелков внутрь построения и продолжать, продолжать. Как именно? Тут уже зависело от обстановки на поле боя, но Чезаре подробно разъяснил все варианты ещё до боя, а недавно лишь немного подправил обговорённое ранее. Что же до Раталли, то пока он будет ему помогать, а чуть позже… перестанет. У его терции своя, особенная роль, которую опытному кондотьеру предстоит исполнить, если не случится чего-то совсем уж неожиданного.

Мысли, до этого мига умудрявшиеся делиться между сражением и иными, более отвлеченными темами, быстро собрались воедино. Оно и понятно, ведь когда завидевшие угрозу командиры французов не только разворачивают часть пехоты, но и про кавалерию не забывают, отвлекаться может быть даже не опасно, а просто гибельно.

Разряжает аркебузы первая шеренга, отступая за спины таких же стрелков, становясь уже задней линией. Выждав вбитое в голову время, палит вторая шеренга, после третья… Непривыкшие к такому частому огню французы несут немалые потери, но продолжают наступать, понимая, что ещё немного и они дотянутся до стрелков. Корелья был вынужден отдать команду перестроиться, и вот стрелки и защищающие их шитовики и солдаты с укороченными пиками втягиваются внутрь основного отряда. Стрелки в «ядре», а вот остальные усиливают «скорлупу» терции, ощетинившейся пиками, прикрывшейся стальными щитами чуть ли не в человеческий рост. Да и аркебузиры не просто так внутри, они готовы вновь огрызнуться, как только стоящие впереди припадут на одно колено, давая стрелкам возможность бить прицельно, а не как господь рассудит.