Владимир Поляков - Время увядающих лилий

Вот он и решил не искушать судьбу, по крайней мере, в ближайшее время. И предварительные условия, которые довёл до нас французский посланник, оказались… приемлемыми. Французы готовы были как признать потерю всех неапольских крепостей, так и изменившуюся картину власти в итальянских землях, включая миланский вопрос. Более того, соглашались отвести войска из Монферрата, Асти и не путаться под ногами в Корсике. Единственное, за что они держались намертво — Генуя, где засел окончательно признавший французского короля своим покровителем Мавр, и Савойя с находящимся внутри герцогства маркизатом Салуццо. Вот тут ещё можно было поперетягивать канат, попытавшись на окончательных переговорах оторвать в свою пользу ещё что-нибудь ценное, но… и так неплохо. Особенно учитывая тот факт, что Монферрат и Асти никто не собирался отпускать на «вольный выпас». Предельно, что светило тамошним правителям — сохранение определённой части власти в составе королевства Италия. Не более того. Что до Корсики… С этим крайне сомнительным приобретениям пусть изабелла с Фердинандом мучаются. Корсиканцы — тот ещё народ, который очень не любит всех посторонних.

Вот Савойя с Генуей… Придётся искать обходные пути, благо есть уже у меня парочка интересных идей насчёт того, как можно, не нарушая мирного договора, устроить нашим «французским друзьям» нехилую головную боль. Да и Мавру показать, где раки зимуют, тоже не помешает.

Пока я, отвлёкшись, размышлял на тему предстоящего мирного договора, Лукреция наседала на своего отца, напирая на то, что если уж Чезаре сказал про корону, то она точно будет красоваться на её голове. А какая именно… вот у него спросить и стоит. И ведь спросила, язва подрастающая!

— Мир тебе нужен, чтобы подготовить Крестовый поход, ведь так? И ты уже знаешь, как будешь готовиться и по кому нужно ударить.

— Он знает, Лукреция. Как и я, — подтвердил Родриго Борджиа. — Только мне придётся отправлять легатов во все христианские государства и принимать уже их посланников, убеждая, прося и интригуя. А твой брат станет готовить армию и флот, которого у нас сейчас почти нет. Его предстоит купить… и начать стоить верфи, чтобы уже на них строить корабли. В отсутствие корабельного леса.

— Лес тоже предстоит покупать, — невесело усмехнулся я. — Придётся создавать флот по кораблю, а лес покупать то там, то сям, ничем не брезгуя. Зато у меня есть идеи, как сделать наши будущие корабли куда более опасными для врагов. Мои идеи, как вы знаете, частенько приносят свои плоды.

— Но цель… Цель похода? И что будет с теми врагами, которые остаются совсем рядом с нами?

Лукреции интересно не просто так. Она пытается понять, чтобы на основании этого делать хоть какие-то выводы.

— Целей лучше иметь сразу несколько, сестрёнка. А для посторонних приоткрыть вообще иную, которая способна обмануть хотя бы часть наших врагов. Вот скажи, какую цель ставили перед собой организаторы первых Крестовых походов, чем воодушевляли воинов?

— Христианские святыни. Иерусалим, гроб господень, древние церкви…

— Всем понятные, всем привычные… и абсолютно бесполезные для нас, Борджиа.

Ваноцца ди Катанеи, как женщина, скажем так, сильно далёкая от политики и циничных ходов, в ней используемых, аж ахнула и пробормотала короткую молитву. Хотя уже должна была привыкнуть… будучи де-факто женой старого циника и матерью молодой поросли Борджиа. Зато сам понтифик, кривовато усмехнувшись, добавил:

— Как и всегда в близком кругу, Чезаре откровенен, но прав. Нам не нужен Иерусалим, он не выгоден ни стратегически, ни для наших кошельков. Зато им можно прикрыться, сделать вид, что мы метим именно туда, в привычную и слабодостижимую цель. Самим же наблюдать за тремя другими и сделать выбор, исходя из положения к тому времени. Это Магриб, затем часть Мамлюкского султаната, что на землях бывшего Египта и…

— И Османская империя, — загорелись глаза Лукреции. — Проливы?

— Нет, для этого мы слабы… пока, — уточнил я. — Зато у Османской империи есть несколько очень уязвимых мест. Например, не так и давно покорённые сербы, которые ненавидят турок люто и помнят о прежних временах. А ещё есть острова в эгейском море, захват хотя бы части которых даст очень большие выгоды. Так что будем внимательно наблюдать за ситуацией и, в зависимости от увиденного, выберем одну из тех целей, о которых только что было сказано.

— Твой брат многого хочет достичь, Лукреция… но это не кажется невозможным. Сложнее будет сделать то, чего он попытается добиться во время мира. Обрушить тех, кто стал врагом Святого Престола с того дня, как я получил тройную тиару понтифика… Это опасно, я не могу предсказать последствия.

— Но мы должны это сделать, отец.

— Да, должны. Действия Савонаролы подтверждают эту необходимость.

О чём это говорит викарий Христа и хозяин Святого Престола? О необходимости если и не разогнать ко всем чертям доминиканский монашеский орден, начиная с генерального магистра Джиоаччио Ториани, то как минимум низвести его до полного ничтожества, до невозможности играть сколько-нибудь значимую роль в церковной политике и тем более в светских делах. Хватит нам и одного Савонаролы, плода сношения жаб с гадюками, который выполз из сего паскудного инкубатора. Хотя нет, оттуда выползла и ещё одна гадина по имени Торквемада, но та резвится в Испании и пока не представляет лично для нас, Борджиа особой угрозы. Пока не представляет, потому как при первых действительно жёстких мерах против доминиканцев взвоет и он. Причём не жалобно, а угрожающе, наверняка пытаясь использовать всю мощь того инструмента, который орден святого Доминика в неслабой мере прибрал к своим рукам — инквизицию.

— Один великий римлянин сказал однажды: «Карфаген должен быть разрушен». В результате от некогда великого города даже стен не осталось, а могучая страна канула в Лету. Я же, перефразируя его, скажу так: «Орден святого Доминика должен быть распущен, а влияние самых опасных людей оттуда сведено к нулю». Но для этого… Пусть Савонарола ещё потешится с годик, устранять его… рано.

— Почему, сын?

— Он — пугало для других, отец. Уже сейчас на Ливорно и другие города умные люди смотрят со смесью страха, брезгливости и непонимания. Подождём, когда страх ослабнет, сменившись ненавистью. Когда брезгливость дорастёт до отвращения а непонимание сменится отторжением. Пусть Савонарола измажет нечистотами не только своё имя, но и всех доминиканцев. А ты, как знающий все потаённые пружины церкви, поможешь в этом несомненно богоугодном деле.

— Да… От такого удара доминиканцы могут и не оправиться. Останется лишь добить их, обрушить невидимые стены, защищающие их орден. И «посыпать солью» пепелище, чтобы на нём не взошли новые ростки.