И Намор - В третью стражу

— Мои искренние поздравления, Вальтер! За это следует выпить! — И Баст щелкнув пальцами, подозвал одного из официантов, снующих вокруг наподобие неприкаянных душ в чистилище. — Прозит! — Он сменил пустой бокал на полный и отсалютовал Шелленбергу.

Они пригубили шампанское и снова посмотрели друг на друга. Шелленберг ведь был достаточно умен, чтобы понять, Себастиан появился здесь и сейчас не без причины.

— В сущности, вы правы. — Кивнул Баст. — Я говорящая голова нашего обожаемого шефа.

— Говорите, Себастиан, — чуть улыбнулся Шелленберг. — Я… я умираю от нетерпения. Верите?

— Верю. Задание… — Баст взял Шелленберга под локоть и увлек на балкон. Здесь было холодно и сыро, но не было лишних ушей. — Подробности завтра, в секретариате. Но главное — сегодня, и не спрашивайте меня, ради бога, почему группенфюрер передает этот приказ через меня. Будет желание, спросите. Не будет — оставим как есть.

— Договорились.

— Ну вот и славно. — Баст затянулся и выбросил окурок в пепельницу, установленную, словно это и не пепельница вовсе, а храмовый светильник, на высокой бронзовой треноге. — Вы едите в Рим, Вальтер. Как вам нравится такая идея?

— Пока нравится. — С улыбкой, за которой пряталось нетерпение, ответил Шелленберг.

— Там встретитесь с главой Службы Военной Информации генералом Роатта.

— Марио Роатта? — Переспросил Шелленберг.

— Не знаю. — Пожал плечами Шаунбург. — Но первый разговор у вас состоится с ним, а затем вы будете иметь дело с теми офицерами его штаба, кого он вам укажет. Кроме того, вам придется работать и с людьми из «Отдела Е» службы специальной информации морского флота.

— Цель? — Шелленберг тоже выбросил окурок.

— Не стойте ко мне слишком близко, — усмехнулся вдруг Баст. — У меня плохая репутация, могут, бог весть, что подумать.

— Я занимался вашей репутацией. — Без тени улыбки ответил Шелленберг. — Искренне рад сообщить вам, что ничего, кроме глупостей, в вашем прошлом не обнаружено.

— Спасибо, Вальтер.

«Так вот откуда ветер дует. А я-то гадал, почему я?»

— Итак?

— Ваша цель сионисты.

— Кто? — Явно опешил Шелленберг.

— Вы что не знаете, кто такие сионисты? — Удивился Шаунбург. — Это…

— Да, знаю я, кто это. — Отмахнулся Шелленберг. — Я только… Впрочем, шефу виднее. Что я должен с ними сделать?

— Помочь правым сионистам в Палестине. Но, разумеется, руками итальянцев. Нам — по многим причинам — впрямую светиться там не следует. Мы работаем с арабами, а с евреями пусть работают итальянцы. Тем более, там рядом… Через море рукой подать.

— Но в Палестине англичане. — Возразил Шелленберг.

— А в Ливии итальянцы. И наш интерес всунуть в эту дверь ногу раньше, чем она захлопнется и так глубоко, как получится.

— Понимаю. — Кивнул Шелленберг. — Понадобятся деньги…

— Подробности вы узнаете завтра. — На этот раз сигареты достал Шаунбург. Ему было очень непросто вести этот разговор, ведь идею начать разыгрывать еврейскую карту подбросил Гейдриху он сам, имея в виду темные слухи о имевших уже место попытках установить контакты с сионистами в 1933 или 1934 году. Но тогда ничего из этого не вышло, и не случайно. Ну о чем, кроме всякой ерунды, могут говорить официальный расист и левый социал-демократ еврей?! Сейчас же Баст начинал крайне рискованную игру на тактических интересах сторон, не зная, разумеется — «И кто, скажите на милость, может такое знать?» — к чему приведет этот его во всех отношениях безумный план.

— Подробности вы узнаете завтра. — Сказал Баст, протягивая Шелленбергу портсигар. — Но, разумеется, нашим контрагентам по ту сторону моря нужны будут деньги и оружие.

— Деньги и оружие. — Кивнул Шелленберг, беря сигарету. Судя по всему, он уже обдумывал детали будущей операции, которая, учитывая характер самого Шелленберга, могла привести к весьма нетривиальным результатам.

— И еще кое-что… — Баст тоже взял сигарету, прикурил от предложенной Шелленбергом зажигалки и продолжил: Во Флоренции учится сейчас некто Авраам Штерн. Не знаю, что он изучает, но думаю, его нетрудно будет найти, так как в тамошнем университете вряд ли много докторантов вообще и из Палестины в частности. Нам этот еврей интересен не сам по себе, а тем, что он близко знаком с Авраамом Техоми [281] Авраам Штерн (1907–1942) — поэт и сионистский деятель. Основатель и руководитель подпольной организации Лехи; Авраам Техоми (1903–1990) — влиятельный командир Хаганы (подпольной военной организации евреев Палестины) и основатель Иргуна. Идеологически тяготел к правым сионистам — ревизионистам, тогда как руководство Хаганы состояло в основном из левых сионистов. В 1937 ушел из Хаганы и создал Иргун. . Этот Техоми именно тот, кто нам нужен. Один из лидеров их военной организации и политически тяготеет к правым сионистам, так называемым ревизионистам. Попробуйте создать нам канал приватной связи, и… Впрочем это уже ваша операция.

— Продолжайте. — Улыбнулся Шелленберг, явно уже предвкушавший самостоятельную операцию за границами Рейха. — Я, честное слово, не обижусь.

— Я бы подкармливал этого Техоми оружием и деньгами отдельно ото всех остальных. Но… Не обижайтесь, дружище, это всего лишь мысли вслух. Игра ума. Не больше. Но мне кажется, что с этими людьми следует проявлять предельную осторожность. Их нельзя вербовать и принуждать. В этом смысле они очень похожи на нас. Их ведет идея, понимаете? Идеалисты и националисты… Вам это ничего не напоминает?

В начале одиннадцатого позвонила Вильда. Оставалось гадать, откуда ей стало известно, что муж вернулся в Берлин и живет на своей старой — холостяцкой еще — квартире на Доллендорф штрассе. Не знала. Не должна была знать. Но узнала. Бах навеял, или птичка на хвостике принесла, или Гейдрих — «Тварь!» — решил развлечься за чужой счет.

— Баст… — Даже притом, что качество телефонной связи оставляло желать лучшего, голос Вильды взволновал не на шутку.

«Однако…»

Оказывается, если смотреть в прошлое глазами немецко-фашистского шпиона, многое оставалось за кадром. Сказывались, так сказать, особенности «чужого» восприятия. Но сейчас, стоило Олегу услышать голос жены — «Не моей жены!» — как перед глазами возник «объективный» образ Вильды. Он ее «вспомнил» — вот в чем дело. И не просто вспомнил — Олег ведь и раньше, в общем-то, знал о ее существовании — а во всем великолепии весьма убедительной красоты и молодости. Но рассматривал он ее сейчас словно сквозь линзы и светофильтры некоего сложного оптического прибора — прямиком из лаборатории очередного «сумасшедшего профессора», немца и фашиста, разумеется — смотрел, угадывая и открывая заново незаурядный женский образ, и дивился тому, что ничего такого о ней еще мгновение назад не знал или не помнил. А сейчас вот «нашел время и место», чтобы вспомнить, и получилось это у него ничуть не хуже, чем, скажем, порнушку по DVD посмотреть. Такое вдруг привиделось, что даже в жар бросило.