Сергей Кротов - Ленинград-34

— Спасибо, Иван Иваныч. — Бросаю трубку на рычаг, возвращаемся на исходную в коридоре.

— Смотри, всё равно Заковского назначили. Глубока колея истории, — Оля согласно кивает. — и ведёт она в нужном нам направлении. Начинаю искать себе помощника… тебе в ученики.

Ленинград, проспект К.Либкнехта (Петроградка) 22/24,

25 февраля 1935 г. 18:00

"Не спеша иду по Петроградке в направлении Тучкова моста не обращая внимания на поднявшуяся метель и пощипывающий уши мороз. Какое-то опустошение на душе, всё, некуда больше спешить. Умер Чаганов. Точно. Сегодня утром повинуясь минутному порыву пытался перезагрузить сознание, но ничего не вышло. Права была Оля. Проклятая пуля. Хотя причём тут пуля, всё из-за меня. Да из-за меня и что, уверен — сам Алексей поступил бы точно также. Абы да кабы, история не знает сослагательного наклонения. Или знает? Я — сослагательное наклонение истории. Или я слишком слаб чтобы дать истории новое наклонение? Закончится мой бегунок и дальше что? В прошлой жизни у меня никаких особых способностей к науке не обнаружилось, да и к руководству людьми. Ну и что, а мой опыт уже ничего не значит? А инсайдерская информация? Главное у меня есть молодость, здоровье и желание работать. Надо жить полной жизнью"!

"Выхожу из просторного лифта на четвёртом этаже доходного дома. А не плохо живёт старший лаборант Центральной Радио Лаборатории без высшего образования. Слава богу сейчас наука ещё не полностью обюрократилась и людей ещё ценят за их ум. Так, полуоткрытая дубовая дверь налево квартира 22, о-го… вот это толщина у двери, сантиметров двенадцать точно. Сколько же такая дверь весит? Амбразура в ней прикрыта металической шторкой с выпуклой надписью — "Для писемъ". Лестничная клетка в сине-бело-голубых тонах, чугунные перила украшены коваными венками… Ряд табличек с именами жильцов и указанием сколько раз звонить (квартира, всё-таки коммунальная). Лосев О.В. — три раза".

— Одна комната по закону — моя. — визгливый женский голос вызывал желание заткнуть уши.

Осторожно заглядываю внутрь квартиры. В просторной прихожей стоят четверо: обладательница вышеописанного голоса с сожжёнными белыми кудрями, в красном платье с глубоким декольте, стоит в центре подбоченясь и с ненавистью смотрит на интеллигентную пожилую женщину старомодно, но со вкусом одетую, с правильными чертами лица (в молодости была красавица) невольно сжавшуюся от такого напора и с надеждой глядящую на своего сына (очень похожи!), мужчину лет тридцати пяти с усталыми глазами, в костюме, нервно поправляющего галстук (собрались уходить куда-то). За спиной скандалистки скрывается мой коллега из НКВД с кубиком в петлице и несчастным выражением лица, который не выпускает правую руку своей подруги и одновременно держит в охапке её пальто и свою шинель. Довершали картину открытые двери вдоль длинного коридора и высунувшаяся из них благодарная публика в халатах и майках.

— Света, ну по какому закону? — устало спросил "сын". — Квартира ведомственная, мы с тобой не расписаны, а из квартиры ты сама выписалась когда год назад сошлась со своим журналистом.

Столь убийственная аргументация, видимо, окончательно вывела "глубокое декольте" из себя и оно перешло к угрозам.

— Не хочешь, значит, по хорошему? — зашипела "экс". — Ты думаешь я не знаю чем занимается твой папаша. Да мы вас (выдвигает своего упирающегося партнёра вперёд)…

— Здравствуйте, товарищи, — быстро переключаю внимание аудитории на себя.

"Немая сцена. Оля, конечно, разузнала кое-что о Лосеве: ушла жена, закрылась лаборатория в ЦРЛ, ушел из физтеха (Иоффе не причём, сам долгое время не мог дать результата), в общем чёрная полоса, а тут ещё бывшая накинулась. Отец бывший до революции большим железнодорожным начальником, в последнее время ударился в мистику, стал медиумом и проводит спиритические сеансы"…

Неторопливо снимаю шинель, усливаю эффект трёх шпал демонстрацией ордена, публика затаив дыхание ловит каждое моё движение.

— Моя фамилия Чаганов, слышали наверное. — обращаюсь к рейдерам, делаю суровое лицо и протягиваю руку старшему вахтёру. Тот бросает на пол пальто своей подруги и жмёт мне руку. Оборачиваюсь к ней. — Органы доверяют товарищу Лосеву и высоко ценят его. Прошу больше не отвлекать его и его родных своими посещениями от важных дел.

Сладкая парочка поспешно удаляется, а сзади ко мне подходят мать с сыном.

— Спасибо вам, това…

— Для вас просто Алексей. — вопросительно гляжу на пожилую женщину.

— Разрешите представить мою маму, Екатерину Арнольдовну. — спохватывается Лосев.

— Очень приятно, — наклоняю голову. — простите, что без предупреждения, но ваш телефон не отвечал.

— Да, он не работает уже третий день… — подтверждает Лосев.

— Я вижу вы куда-то уходите?

— На "Жизель" в Мариинский, — вступает в разговор мама. — сегодня Галочка выступает.

"Ну вот, здравствуй новая жизнь! А не сходить ли мне на балет с Улановой в роли Жизели".

— Как бы я тоже хотел попасть…, но, наверное, это не так просто? — спрашиваю наугад.

— Не просто, — подтверждает Екатерина Арнольдовна. — но на счастье, мама Галочки, Маша Романова, моя давняя подруга. Я думаю, раздобудем для вас контрамарочку.

Ленинград, ГАТОБ (быв. Мариинский),

25 февраля 1935 г., позднее.

"Положим, добыть контрамарку мне самому со сверкающим под сияющими люстрами орденом оказалось даже проще, чем беспокоить маму примы. Один оценивающий взгляд пожилого администратора и мне, не успевшему даже открыть рот, был вручён вожделенный пропуск, как оказалось, в первый ряд амфитеатра. Под аккомпанемент второго звонка вручаю свою контрамарку обрадовавшейся Екатерине Арнольдовне, а мы с Олегом направляемся к лестнице, ведущей на третий ярус балконов. Два доминирующих цвета зала красный и золотой и какофония скрипок и труб, раздающаяся из оркестровой ямы создают атмосферу ожидания встречи с новым лучшим миром.

Так…, места во втором ряду не слишком удачны, придётся сидеть с вытянутой шеей и повёрнутой налево головой. Вот досталось, однако, молодому здоровому организму это вечно ноющее стариковское сознание: да ты сейчас в добавок к этому ещё можешь стоять на одной ноге с двумя пудовыми гирями в руках… Появляется дирижёр, аплодисменты… Раздаются первые аккорды, перевожу взгляд с оркестра на балкон с противоположной стороны зала и вижу счастливые лица Паши и Оли. Она реагирует на мой взгляд и я баскетбольными знаками прошу её с Павлом подойти ко мне в перерыве. В ложе у сцены Лиля Брик помахивает веером и что-то говорит военному с тремя орденами Красного Знамени. Справа в царской ложе какое-то шевеление, так это же Жданов с женой! Поехал занавес"…