Руслан Мельников - Орден: Тевтонский крест. Тайный рыцарь. Крестовый дранг [сборник, litres]

Бурцева поразили стойкость и мужество поляков. И, видимо, не только его. Кхайду-хан дал противнику уйти с честью. Впрочем, возможно, это был не столько благородный порыв, сколько желание сохранить собственных воинов, гибнувших уже без особой нужды.

Кочевники не стали преследовать уцелевших поляков. Выполняя приказ Кхайду, нукеры-гвардейцы разбрелись по усеянному трупами полю. Приказ был такой: посчитать погибших врагов. Каждому убитому отрезали ухо. Вечером к ногам Кхайду-хана нукеры сложили девять больших турсуков с ушами. Но на суровом обветренном степными ветрами лице внука Темучина не было радости. Слишком тяжело далась ему эта победа.

Пока ханские нукеры резали уши мертвым полякам и немцам, новгородцы и татары искали соратников, которым не хватило сил дойти до монгольского стана. Раненых было мало – обе стороны секлись люто, жестоко, безжалостно добивая и топча копытами коней все, что шевелилось. Но кое-кто все-таки выжил. Бурцев аж вздрогнул, когда из вечернего сумрака, словно призрак, выступила пошатывающаяся фигура в разбитом нагруднике и с кровяными колтунами в волосах.

– Дмитрий?! Жив!

– А что со мной сдеется? – новгородец по очереди обнял Бурцева и Бурангула. – Рад, что и вы уцелели, браты!

Судя по медвежьей хватке десятника, Дмитрий вовсе не был бесплотным духом.

– Тебя ж копьем сшибли!

– Ну и сшибли, ну и что… Не впервой. Хороший доспех да добрый поддоспешник уберегли. В грудях болит, правда, но ребра и потроха вроде целы. Так что еще повоюем.

– А с головой как? – поинтересовался Бурангул.

– Оно тоже не страшно. Моя голова покрепче, чем у других будет. Хотя копытом хорошо так приложило. Я только под вечер очнулся. Чувствую: кто-то за ухо берет. Глядь, а это дружинник ханский ухо мне резать вознамерился. Ну, я его самого того… кулаком в ухо. Он – в крик да за саблю. Принял, слышь, меня в темноте за раненого куявца. Но когда я его по-нашему, по-русски обложил, сразу признал и сабельку свою в ножны спрятал.

– И чего? – невольно улыбнулся Бурцев.

– А ничего, – Дмитрий тронул разбитую голову, поморщился. – Шелом бы теперь подходящий найти надобно.

– Найдешь, – Бурангул обвел взглядом поле. – Сегодня много голов с плеч послетало… Знай только – вынимай из шлемов.

– Что верно, то верно, – помрачнел десятник. – Сколько ж тут народища-то порублено да постреляно?! Сколько душ загублено?!

– Кхайду-хан не меньше тумена потерял, – сказал Бурангул. – Поляков, тевтонов, прочих рыцарей да кнехтов и того больше полегло.

– А новогородская дружина как?

– Семь десятков от той дружины и осталось, – ответил Бурцев. – Твой десяток весь до единого тевтоны да куявцы вырубили.

– Худо, – сокрушенно вздохнул новгородец.

Помолчали.

– Ну, а твои-то что, Бурангулка?

– Почитай, из сотни полусотня уцелела.

– Ох, худо.

– Могло быть хуже, русич. Если б подошла к Генриху богемская подмога. Если б не было у нас огненных стрел. Если бы Вацалав не удумал, как остановить тевтонов.

Возражать Дмитрий не стал – нечего было возразить. Новгородец обратился к Бурцеву:

– Как дальше-то нам быть, Василь? Идти с ханом или возвращаться пора? Сегодня вроде переломили мы хребет орденской свинье, уберегли Русь-матушку. Что мыслишь, а, воевода?

Мысли на этот счет у Бурцева имелись.

– Еще не уберегли, – возразил он. – Конрада Тюрингского добить надо. Магистр-то сбежал. И впредь не угомонится. Оправится от поражения, дождется, пока Кхайду-хан из Польши уйдет, соберет новое войско да двинет в крестовый поход, как замышлял.

Он замолчал. Это была лишь одна причина, по которой надлежало поскорее добраться до тевтонского магистра. Вторая – Аделаида.

Дмитрий, подумав, кивнул:

– Твоя правда, Василь. Не след нам возвращаться, покуда Конрад жив. Вот достанем магистра, тогда, даст Бог, и двинем обратно.

– Ага, если хан отпустит, – усмехнулся Бурцев. – После сегодняшней битвы Кхайду хорошими воинами разбрасываться не станет.

И Дмитрий, и Бурангул посмотрели на него как на умалишенного:

– То есть как это не отпустит?! – удивился новгородец. – На то у нас уговор с ханом, а уговор дороже денег. Мы ж не наемники али подневольники какие. По доброй воле в поход шли. А коли воли не будет, что ж Кхайду с нами навоюет-то?

– Хан всегда договоры блюдет, – вставил слово Бурангул. – Как можно обмануть того, с кем бок о бок сражаешься? Как после надеяться на обманутых союзников в бою?

Вот тебе и пресловутое восточное коварство! Вот тебе и вероломство азиатское! Принципы, однако, у хана Кхайду. Прямо кодекс рыцарской чести.

– Не, Василь, не сумлевайся даже! – вновь пробасил Дмитрий. – Хан воинской клятвы не нарушает, коли не вынуждают его к этому. Да и нет никакой корысти Кхайду отношения с русичами портить. Зачем? Русь преградой стоит между степью и тевтонскими рыцарями, так что татарам мир с нами выгоднее, чем война.

– Ладно, – подытожил Бурцев. – Пока остаемся с ханом. Будем вместе Легницу брать. Поляки туда отступали. И тевтоны, надо полагать, тоже. Вот возьмем город, доберемся до Конрада Тюрингского – тогда и решим, как дальше быть.

– Так ведь это, – снова встрял Бурангул. – Нет сейчас Конрада в Легницкой крепости.

– Нет?! – вскинулся Бурцев.

– Мои воины видели, как магистр оставил куявцев и часть своих рыцарей прикрыть отход, а сам с малым отрядом и пленницей вон там, за лесом, повернул на север, прочь от города.

Бурцев сплюнул.

– Чего ж ты раньше-то молчал, Бурангул!

– А раньше меня никто не спрашивал, – огрызнулся сотник.

– И-эх, – Бурцев в сердцах развернулся.

– Куда ты, Вацалав?

– К Кхайду-хану, – буркнул он, не оборачиваясь, – разговор есть…

К Кхайду его пустили не сразу. Стража перегородила путь копьями.

– Жди, – коротко приказал нукер в порубленных доспехах. – Хан занят.

Бурцев отступил к коновязи. Чья-то взмыленная лошадь повернула к нему голову. Надо же – вся морда в пене. Интересно, кто так загнал животину?

Дозволенье войти Бурцев получил, когда из шатра вышел незнакомый монгольский воин. Странно, вся одежда – в грязи, а кровавых пятен не видно. Кочевник был измотан скорее долгой скачкой, чем недавней битвой.

В походном жилище Кхайду ничего не изменилось. Все – вплоть до шелкографии с изображением покойной жены – находилось на прежних местах, словно и не было долгих переходов, словно ханская юрта простояла неподвижно с тех самых пор, как Бурангул впервые притащил сюда Бурцева на аркане.

Кхайду принял его благосклонно. Взмахом руки отогнал стражников-нукеров, занервничавших при виде посетителя, не спешившего падать ниц перед «непобедимым ханом». Телохранители отступили. Неподвижными истуканами застыли у входа. Правда, рук с сабельных эфесов не убрали. Отношение хозяина шатра к гостю может измениться, а верной страже всегда нужно быть наготове.