Анатолий Дроздов - Интендант третьего ранга. Herr Интендантуррат

— Посадишь под пистолетом, исчезну в пути, — сказал Крайнев. Он решил, что Ильину не обязательно знать детали перемещения во времени.

— Почему? Тебя, знаешь, как примут?!

— Знаю. Сунут в подвал и станут допрашивать. Бить, оставлять без сна, ссать на голову…

— Это ты зря! — насупился Ильин.

— Клевещу? В мое время рассекретили документы, да и люди, которых пытали в застенках НКВД, рассказали. Скажешь, не было? Массовых арестов, беззаконных расправ? Следователей-костоломов? Палачей, расстреливавших в подвалах невинных?

— Не все такие! — обиделся Ильин.

— Знаю. Про дивизии НКВД, стоявшие насмерть под Москвой и Сталинградом. Про тысячи бойцов НКВД, павших смертью героев. Про огромную работу, которую делает СМЕРШ. Знаю, как ты, рискуя жизнью, подрывал мосты в тылу врага. Но в Москве говорить со мной будут другие. Скажут: «Давай новейшее оружие — немца бить!» Не могу, даже если б хотел, установка не рассчитана на перемещение тяжелого груза. «Давай чертежи, сами сделаем!» Во-первых, не сделаете: нет оборудования, технологий. Во-вторых, никто мне чертежей и образцов не даст — насчет этого в моем мире существует приказ, четкий и недвусмысленный. В-третьих, это просто не нужно: в разгар войны перевооружения не устраивают — слишком долго и затратно. Только навредим. Единственное, чем могу помочь, — личное участие. «Ах, так! Не хочешь помочь, троцкист-уклонист! Родину не любишь?! Что ты там говорил про Советскую власть?» Пришьют 58-ю статью, отведут в подвал… В лучшем случае пошлют на лесоповал. Оно мне надо?

— Выпьем еще! — предложил Ильин.

Крайнев согласился.

— Ты вот палачей вспомнил, — сказал Ильин, — расстрелы. Первого человека я год назад расстрелял. В бою спрятался в кустах, а люди заметили. Что делать? Не накажешь — другие спрячутся. Кому охота под пули лезть? Осудили труса. Встал вопрос: кто приведет в исполнение? Кликнули добровольцев. Мнутся люди: никому не хочется. Одно дело немца или полицая, а тут свой… В одной землянке спали, из одного котелка ели. Как быть? Приказать? Вдруг откажутся? Этих тоже к стенке? Полбригады перестрелять можно. Саломатин говорит мне: «Ты судил, ты и приводи в исполнение!» Пришлось. Ну, раз одного расстрелял, про других и спрашивать не стали. Особист, его работа! А какой я особист? Мое дело мосты рвать, а не людей расстреливать! Ладно, шкуру полицейскую шлепнуть, а тут приходит в бригаду пацан, просится воевать. Дескать, комсомолец, патриот, не могу видеть, как враг топчет землю. «Откуда ты, из какой деревни?» Называет. Знаем мы эту деревню, полицейская. Есть такие. Почти все мужики в них немцам служат. Что ж, в войну всякое бывает: один брат у немцев, другой — у партизан. Берем, но присматриваемся. Просится на задание. Отправляем, но ребятам из группы наказал смотреть. Приходят, докладывают: по пути отпросился в деревню, якобы родственницу навестить. Заметили ребята, в какую хату заходил, послали нашего. Тот винтовку на хозяйку: «Говори!» Та и призналась: забегал пацан, оставил бумажку, просил в полицию снести. Берем бумажку: донесение! Численность бригады, вооружение, дислокация, настроение личного состава… Доказывать нужды нет — лазутчик. На допросе сразу поплыл: в полиции приказали стать шпионом, сказали, родных расстреляют, если откажется. Похоже, не врет, но что делать? Если б сразу признался, одно дело. Но он задание выполнил, своим донесением бригаду на смерть обрек! Хорошо, что перехватили! Веду я его к оврагу, а он плачет. Совсем пацан, семнадцати нету. Плечи худенькие, лопатки торчат, трясутся… Между этих лопаток и выстрелил… Скажи мне, если ты такой правильный, кто я после этого? Палач?

Крайнев покачал головой.

— А кто?

— Человек долга.

— И я так считаю. Только сердце болит. Я этого пацана до сих пор помню. Лица других расстрелянных забыл, а его не могу. Вот так!..

Ильин пригорюнился. Крайнев захотел его приободрить, но в этот миг стукнула дверь, и на пороге появился Саломатин.

— Так! — сказал он, мигом оценив обстановку. — Нарушаем приказ? Самогонка, да еще с утра?

Ильин вскочил.

— Виноват, товарищ полковник!

— Ладно, он! — Саломатин ткнул в сторону Виктора. — Интендант, что с него взять? А ты? Майор госбезопасности!

— Исправлюсь!

— Исправляйся! Костры для самолета я готовить буду?

Ильин козырнул и убежал. Саломатин сел и стал жадно есть остывшую картошку. «Покормить некому! — вспомнил Крайнев. — Жену с дочкой на Большую землю отправил».

— С какой радости вы тут пьянствуете? — спросил Саломатин, покончив с картошкой.

— Признался ему, кто я.

— Да? — Саломатин улыбнулся. — Поверил?

— Не сразу. — Крайнев указал на бутылку.

— Показывал ему исчезновение?

— Хватило этого. — Крайнев взял зажигалку и включил звук. Саломатин послушал и захохотал.

— Интересная штучка, — сказал, повертев в пальцах зажигалку.

— Вот еще! — Крайнев разложил на столе фальшивые документы.

— Солидно тебя снарядили, — сказал Саломатин, ознакомившись с каждым. — Органы работали?

Крайнев кивнул.

— Какой у них интерес?

— Познавательный. И личный.

— То есть?

— Операцией руководит подполковник Гаркавин. Твой внук.

— Ух ты! — Саломатин вскочил и заходил по избе. Внезапно подскочил и испытующе заглянул в глаза Виктору. Тот в ответ улыбнулся.

— Трудно поверить! — признался Саломатин. — Дочке два месяца, а уже внук! Да еще подполковник!

— У меня правнуки, — успокоил Крайнев. — В тридцать-то лет! Мне труднее. У тебя внук когда еще родится, а мои — вот они, рядом.

— Сын Сони?

— Ефим Гольдман. У внуков такая же фамилия. Представляешь?

— Разве дело в этом? — засмеялся Саломатин. — Главное, деточки, живые, здоровенькие. Ах ты!.. Значит, правда? Все будет хорошо? Немцу хребет сломаем, войну выиграем и будем жить?

— Будем! — подтвердил Крайнев, пряча глаза.

— Виктор! — Саломатин обнял его. — Ты даже не понимаешь… Когда ты в сорок втором сказал мне, что все будет хорошо, немца побьем, а я стану генералом и Героем Советского Союза, честно скажу, подумал: «Заливает! Хочет подсластить расставание». Сегодня я полковник. Героем пока не стал, но три ордена имею. А немцу скоро хана. Ты не представляешь, как легко на сердце, когда знаешь: все будет хорошо! Можно надеяться, верить, но когда точно знаешь… Только за это тебе памятник можно ставить!

— С памятником подождем! — возразил Виктор.

— Я не в том смысле! — засмеялся Саломатин. — При жизни!

— «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь…» — процитировал Крайнев.

— Ладно, отдыхай! — махнул рукой Саломатин. — Чувствую, не скоро доведется вновь. Неспроста этот самолет…

Саломатин оказался прав. Прилетевший ночью самолет привез пакет. В нем оказались подробные инструкции для Ильина и Крайнева. И еще один необычный документ…