Александр Калмыков - Жаркий декабрь [авторский текст]

– Так за кого же он? – невольно воскликнул Куликов. – К нам-то он относится хорошо, даже эсминцы подарил.

– Да, хорошо, потому что Советский Союз не претендует на его территории. Англичан он терпит, поскольку они сохраняют статус-кво, японцев боится, но больше всего не хочет единой и независимой Индии. Его идеал – это Индия, расчлененная на много уделов, в которой он сможет править своей страной, как ему заблагорассудится.

– А вот как выгодно нам? – Тихо спросил Рокоссовский. – Не слишком ли мы много тратили… будем тратить на братскую помощь? И нужна ли нам мощная держава с огромным населением, пусть и сравнительно дружеская, у нас под боком? И так не знаем, что с Китаем делать.

– Вот для совместного обсуждения мы и собрались, – устало опустился на стул Молотов. – Вы все примерно представляете себе события будущего, так что можете предложить?

Задумчиво поковыряв валенком снег я, наконец, заметил, что охранники уже извелись от нетерпения и, очнувшись от тяжких дум, коротко обрисовал ситуацию.

– Наши все уже уехали. Остались лишь тыловые службы, но и они сегодня снимаются с места. Так что тут нам больше делать нечего.

Ребята растерянно переглянулись и посмотрели с каким-то еле скрытым недовольством. Понять их не трудно, могли бы нас предупредить, а то почитай, полдня напрасно потратили.

– Давайте хоть письма заберем, – предложил Паша, – ППС не так уж далеко.

Одобрительно кивнув, я сел в машину, но что-то не давало мне покоя. Не проехав и десяти метров, я хлопнул Алексей по плечу.

– Тормози. Лучше пройдусь пешком, что-то голова гудит.

Идя по утоптанной тропинке вдоль дороги, я пытался понять, что же делаю не так, но мысль ускользала и давалась в руки. Досадно, конечно, что поговорить со своими не успел. Но ничего не поделаешь, поезд уже ушел. Ну да ладно, заберем почту и как можно скорее поедем в Москву. А то я уже проголодался и чуток продрог, а дома ждет вкусный ужин и горячая ванна. Ну а потом работа, хотя и не совсем вразумительная, но зато необременительная и интересная. И, конечно же, мое зеленоглазое чудо. Кстати, кажется, скоро будем обмывать новое звание товарища Жмыховой. Все-таки, ее должность, в отличие от моей, публичная, и придется ей носить шпалы для поддержания престижа службы.

Шестьсот девятая полевая почтовая станция для удобства располагалась в здании городского почтамта, и там уже начинали паковать имущество. Однако нашу корреспонденцию нашли быстро, зная, что весточки из дома или от друзей – это одно из самых больших ценностей на войне. Писем была сразу целая пачка и, забравшись в машину, в которой было чуть теплее, чем в почтамте, мы сразу же начали читать. Пока Леонов перебирал послания от родных из Саратовской области, выбирая, с чего начать, Авдеев уже открыл письмо и радостно завопил. Оказывается, нашелся его двоюродный брат Евгений, пропавший еще в июне. Его еще в марте направили в составе отдельного саперного батальона на границу с Пруссией для строительства укреплений, и о его судьбе с начала войны ничего не было известно. И вот теперь он нашелся живой, хотя и не совсем здоровый, и переживший множество приключений. История Евгения Авдеева довольна обычная. Сначала он вместе с другими бойцами шел на восток, надеясь, что на старой границе фашистов остановят. Три недели группа пробиралась лесами, пока не наткнулась на отряд поляков, которые взяли их в плен и передали немцам. Затем Авдеева переводили из лагеря в лагерь и, наконец, отправили в северную Норвегию. Оттуда Евгений вскоре смог бежать вместе с несколькими советскими и норвежскими товарищами но, добравшись до Швеции, бывшие военнопленные столкнулись с новой напастью. Так как они не желали оставаться в Швеции или переезжать в Англию, то их поместили в тюрьму, а потом отправили на лесоповал. К счастью, поражения германской армии на восточном фронте вразумили шведское правительство и подвигли на сотрудничество с Советским Союзом. И хотя перевезти отпущенных на свободу солдат было весьма непросто но, в конце концов, Авдеев оказался на родине.

Затем настала моя очередь делиться новостями. Вот как раз письмо от одного из раненых бойцов второго взвода, Ветютнева, отправленного до выздоровления домой в Сталинград. Ни для кого не было секретом, что я вроде как родом из Сталинградской области, и боец спешил поделиться с земляком вестями из родного края. Развернув желтый треугольник из оберточной бумаги, видно, писали на том, что было под рукой, я пробежал глазами строчки, кратко пересказывая и добавляя свои комментарии.

– Дома Ветютнева сразу взяли на завод, людей там не хватает. Хотя население города уже выросло раза в два за счет эвакуированных, но мужчин мало. А паек неплохой дают. В сентябре ввели карточки, так что прибавок для семьи нелишний. Правда, приходится ездить в командировки по всей области – от Астрахани до Урюпинска. Еще пишет, что осенью начали копать оборонительные линии со стороны Дона, но потом перестали. В общем, у него все хорошо. Скоро выздоровеет и вернется в строй.

Второе письмо тоже из Сталинградской области, только из военкомата. Ох ты, да это же ответ на мой запрос про деда. Руки как-то вдруг задрожали и с трудом справились с конвертом. Глаза тоже неожиданно закапризничали и долго не могли прочитать строчки, хотя буквы ровные, отпечатанные на пишущей машинке. Но, наконец, пропустив вводную часть, я все-таки добрался до главного – «Погиб под Вязьмой.»

С недоверием прочитав страшные слова, я несколько раз проверил, о том ли бойце здесь говориться. Но все точно – Андреев Александр Иванович. Место призыва тоже совпадает, год рождения – 1902-й. Но почему такое могло случиться? В той истории он, правда, тоже погиб, но только в 42-м. Да к тому же на этот раз место захоронения неизвестно. И вроде я столько всего наулучшал, а вот самое главное, спасти своего родственника, сделать и не смог. Но почему? За что мне так? Я даже не успел встретиться со своим дедом. Это не-спра-вед-ли-во!

А Куликов-то хорош. Обещал узнать в главном управлении кадров НКО, и ничего не выяснил. Или выяснил, но не хотел говорить? Другой вопрос – почему мой дед очутился в другой дивизии? Хотя это довольно просто объяснить. К наступлению «Тайфуна» советское командование готовилось совсем по-другому, и маршевые роты направлялись к местам возможных ударов. Вот его и направили к Вязьме. Выходит, погиб он из-за меня, от всего этого прогрессорства.

Бессильная злоба перехватила дыхание, а рядом даже не было врагов, чтобы стрелять в них или колоть ножом. Хотелось плакать, и заплакал бы, но понимал, что этим ничего не исправишь. И еще появилось дикое желание рвать фашистов руками, всаживать в них штык и стрелять, стрелять, пока ни одного не останется. Война вдруг превратилась из абстрактных книг по истории, таблиц и цветных карт в суровую реальность. Но как же так вышло? Вроде и осколки в меня настоящие попадали, и глаза погибшим товарищам закрывал, и в окружении был, мерз, голодал, а все-таки смотрел на этот мир со стороны, как будто на компьютере играю. Там тоже к персонажам привыкаешь и терять их жалко, особенно когда долго с ними возился. Но вот тут умер не боец, с которым только неделю как познакомился и ничего толком о нем не успел узнать, а родной человек.