Владимир Семибратов - Попаданец в юбке. Из инструкторов аэроклуба в лётчики-истребители Великой Отечественной войны

– Вижу. И что же ты его?

– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, разрешите обратиться? – Начальник конвоя с удивлением посмотрел на Машу. – Обращайтесь!

– Этот пленный, – Маша указала взглядом на корчившегося на земле немца, – военный преступник. Он не рядовой Вермахта, он эсэсовец, командовал карательным отрядом. Деревню они под Москвой сжечь хотели вместе с людьми, да мы помешали. Я его опознала и готова дать показания.

– Так, – глаза старшего лейтенанта блеснули недобрым огнем. – Каратель значит. Разберемся! Пошелюк! Симонов! – Подозвал он бойцов, – Немца в НКВД – это по их части. И вам, девушка, придется пройти тоже.

– Конечно, конечно, – согласилась Маша.

Вот это встреча! Уж кого, кого, а особиста, лейтенанта Трофимова, теперь уже капитана, с которым в свой первый день пребывания в прошлом пакет на ПО-2 везла Маша, встретить никак не ожидала. Он-то тут откуда? Узнал ее сразу.

– Маша! Живая, уже лейтенант и награды есть! Поздравляю! Ну, присаживайся. Чего тут случилось? Мне тут доложил только, что ты в том немце, которого при побеге подстрелили, эсэсовского карателя опознала.

– Да, опознала, подтвердила Маша.

– Хорошо, – кивнул Трофимов, под протоколом показания давать будешь.

Маша рассказала все, что помнила. Прочитала, поставила подпись.

– Да, – протянул Трофимов. – Я бы тоже, наверное, такое запомнил – из Нагана в сердце. Самому до сих пор тот бой по ночам снится, когда танк с гранатами подрывать полез. Сильно нас тогда немцы танками жали. Подорвал я его, а он меня. Осколок из-под сердца так и не вынули. Вот здесь в контрразведке теперь. И тебя, вижу, тоже зацепило.

– А, ерунда, – отмахнулась Маша. В порядке почти. Руку подлечу – и на фронт.

Зазвонил телефон. Капитан Трофимов снял трубку.

– Да. Привезли переводчика, отлично! Заводите.

– Фрау лейтенант ошибается. Он не офицер СС, а ефрейтор. Документы в машине сгорели случайно.

– Спроси его, – обратился Трофимов к переводчику, – почему пытался бежать?

– Он говорит, что сам сейчас не понимает – почему? Побежал и все.

– Раздеть его! – Приказал вдруг Трофимов конвоирам. – На груди след от пули в области сердца должен был остаться.

– Не надо. – Вдруг сказал немец на довольно хорошем русском языке. Я не ефрейтор, я гауптман. Мое настоящее имя Адольф Гимлер. Но мы не проводили карательной акции. Жители той деревни подлежали вывозу для добровольной работы в Германии, а в СС я никогда не был.

– Был, был! Я тебя в их форме видела, – улыбнулась Маша.

– Ох, ты, и русский знает! – Обрадовался Трофимов.

– Это хорошо. Мы с тобой еще долго по душам говорить будем. А про добровольную работу в Германии ты Фюреру своему расскажешь. Один – в двух лицах. В общем все. Товарищ Воронина, вы свободны. Спасибо за помощь. Если будете нужны, мы вас вызовем. Можете идти.

– Машка, ты где так долго была и чего довольная такая? Я думала случилось чего! – Встретила ее вопросом Аня.

– Случилось Анечка, случилось. Маша опустилась рядом с Аней на диван. Сейчас расскажу.

– Знаешь, а может быть и хорошо, что ты его тогда там не кончила, – немного подумав сказала Аня. – Теперь его по трибуналу, как бандита, к стенке поставят, или на первой осине вздернут, чтобы люди видели. А потом и до Гитлера доберемся. Я бы его за все, что он сделал, на кол посадила, только бы не сбежал.

– Я бы тоже, – согласилась Маша. – Пускай помучается!

– Анечка, отгадай, что я тебе принесла? – Надежда Васильевна положила на стол внушительного размера сверток.

– Ну, если подумать, – Аня закатила глазки. – Если по размеру судить – мою левую ногу.

– Правильно! Угадала, доченька! Сделали тебе протез, моя хорошая! Хватит тебе на трех ногах прыгать. Ходить пора начинать.

– Мама Ани развернула сверток. Протез, как протез – деревянный с ременным креплением. «Вроде ничего, – подумала Маша, – хотя, тяжелый, наверное. Но уж лучше так, чем на костылях».

Аня просунула культю во внутрь протеза, затянула ремни.

– Подожди, не вставай, – остановила ее Маша. – Сначала это надень. – И протянула Ане гольфы. Подарок, чтобы протеза видно не было.

– Ты же не бабка старая, чтобы круглый год чулки носить!

– Ой, спасибо, Машка! – Аня расплылась в улыбке, вроде надела и, как снова двуногая.

– Ладно, сейчас проверим, насколько.

– Ой, Аня сморщилась.

– Что, больно, Доченька? – Забеспокоилась Надежда Васильевна. – Если больно, то подождем давай, пусть ножка еще подживет. И вообще, зря ты его сейчас примерять стала. В госпитале надо было, при докторе.

– Да нет, мама, Аня отрицательно покачала головой. Не то, чтобы больно чувствительно просто. Но это для первого времени. Врачи сказали – нормально. Нога привыкнуть должна. А так ничего, удобно. Мастеру спасибо скажи. – Аня осторожно переступая, подошла к зеркалу, спрятала за спину костыли. Осмотрела себя придирчиво. Ничего, сойдет. Скоро бегать буду. Еще раз, Машенька, за подарок спасибо.

– На здоровье, Анечка, – вздохнула Маша, а сама подумала – «Последние дни остались. Рука-то нормальная – уже на фронт скоро и, считай, навсегда расстанемся. А если увидимся, то уже в моем времени, лет через 65. И не будет уже той моей Анечки, а так, бабка столетняя. Как жалко, что нет у меня машины времени. Я бы к ней в гости прилетала, или к себе забрала с семейством со всем. Лучше у нас жить – интереснее. Страны бы дальние посмотрели, мир увидели. В себя после войны пришли. Разве же это плохо будущее посмотреть. Но нет, нет у меня машины, только портал один, а он по заказу не работает».

– Ну, все, Машенька, до свидания. После войны возвращайся, я тебя ждать буду. – У Ани на глазах появились слезы. – Только не погибай, пожалуйста, не надо!

– За меня не беспокойся, Анечка. Я не погибну. Маша крепко обняла подругу. – Но вот приехать? И запомни, война закончится 9 мая 1945 года, в Карлхорсте капитуляцию подпишут. А 12 апреля 1961 года в космос первый человек полетит – Гагарин Юрий Алексеевич. А в 1970 году на Луну Луноход пошлют. Запомни все, так и будет. Ты откуда все это знаешь? – Удивилась Аня. – Это же…

– Знаю, Анечка, знаю! И ты в будущем узнаешь. Только никому, слышишь, никому. – Маша приложила палец к губам. – Молчи, это тайна, секретность. Только самым близким людям рассказать можно, но после победы и не раньше. А откуда знаю, расскажу, когда увидимся. Все. – Маша резко повернулась и, не оборачиваясь, быстрым шагом пошла по улице. Знала, что не догонит ее Аня, спросить о большем не сможет. Да оно и к лучшему. Не то это время, чтобы про такое говорить. Лишь бы до Дня победы об услышанном молчала. А там, там Артем письмо передаст, что на хранение для Ани оставила. И слово с него взяла честное пионерское, чтобы не раньше Дня победы отдал. Не написала, конечно, в том письме всю правду. Мало ли что. Неизвестно ведь, когда и как к себе вернется и куда письмо попадет по случаю. Даты только еще про будущие события добавила, из истории космонавтики. И свою метрику. Фамилию, имя, отчество, дату, место рождения и адрес, где до 2007 года жить будет. Может Аня на встречу к ней придет, хоть так свидимся.