Александр Мазин - Место для битвы

– Я так понимаю, детка, что мужчин у тебя раньше не было? – осведомился Духарев.

Вилька так энергично замотала головой, что Серега обеспокоился: не оторвется ли? Больно шейка тоненькая.

– А ты уверена, что хочешь именно меня?

На этот раз последовали не менее энергичные кивки и попытка обнять Духарева… Но стараясь при этом не задеть, хм… некоторые отдельные части мужского организма.

– И что же, прямо здесь? – усмехнулся Сергей.

Новые кивки, но менее уверенные. Ну что за напасть такая! Сначала черт-те сколько болтаешься по степи в исключительно мужской компании, а потом вместо нормального полноценного траха – этакий, с позволения сказать, лягушонок.

Серега взял «лягушонка» за хрупкие бедрышки… И почувствовал себя Голиафом, по которому промахнулся будущий царь Давид. Вот он, Голиаф, ручищи-елдище-бородища – и субтильный мальчишка-подпасок, от чьей храбрости уже ничего не осталось. Поступить с таким по-мужски – сам себя потом уважать не будешь. А тут еще целая кодла «зрителей»!

– А ну вылазь! – скомандовал Духарев.

Малявка затрясла головой и вцепилась в Серегу изо всех сил. Даже руку поцарапала.

– Уймись,– фыркнул Духарев.– Просто поищем местечко поудобнее.

Они вылезли из бадьи. Остальные соплячки-«невесты» глазели на Серегу, как лошадники на перспективного жеребчика.

Две рыжие и три чернявые. Одна даже чем-то напоминала Серегину Сладу. Будь у Духарева возможность не обидно бортануть остальных, он ограничился бы именно ею. Ну, еще, может быть, первой бойкой рыжушкой… С другой стороны, если они здесь все сплошь девицы… А не слабо Сереге управиться аж с шестью девственницами? Вызов, однако! А если добавить к этому то, что Серега устал, как берсерк после драки, что на брюхе у него синячище с блюдце размером, что дергает в ушибленном непонятно когда колене, а ребра слева болят еще с позавчерашнего… И вместо приятного развлечения ему предстоит процедура массовой дефлорации… Никакого романтизма, одним словом.

Все это Серега думал, пока ковылял через двор, таща под мышкой тючок с одежкой и зброей и глядя на мокрую белую попку девушки Вильки.

Серега вошел в сени, и все шестеро «невест» ломанулись следом.

– Так! – сказал он, поворачиваясь и опуская тючок с имуществом на подвернушийся бочонок.– Общая команда: стой!

Девушки смущенно остановились, замерли у крыльца, преданно глядя снизу вверх. Очаровашки! Нет, ну какой все-таки у здешних характер отходчивый. Часа три назад печенежского ублюдка скопом гасили, хотя до этого вряд ли убивали кого-то крупнее петуха. И – как с куста! Стоят девчушки-лапушки, глазки сияют, губки – бантиками.

Духарев пошарил в свертке, извлек портки, натянул, завязал шнурок.

Вот так лучше. И аудитория не отвлекается на посторонние, преждевременно возбухшие предметы.

– Слушай приказ! – строго произнес Духарев, взирая на них с высоты крыльца и собственного роста.– Всем вымыться и надеть чистые рубахи!

Подумал немного и добавил:

– Принесите шкуру медвежью… Хотя откуда у вас тут медведи? Овечьих, только чистых, понятно?

Одна из девиц фыркнула, но Духарев поглядел на нее строго:

– Я вам не печенег, чтобы на бараньем дерьме спать, понятно? Масла греческого принесите, холстов чистых…– Обвел «невест» придирчивым взглядом: никто не усмехается? Вроде нет.

Что еще? По славянской традиции, бывало, молодоженам под окна жеребца с кобылой ставили. Для лучшей заводки. Может, порадовать Пепла? Нет, не стоит, пусть отдыхает. Он потом, после случки, дня два квелый.

– Цветов принесите свежих…– распорядился Серега.– И что-то, помню, о вине говорили? Тоже несите. Да побольше! Вопросы есть? Исполнять!

Девчушки сорвались с мест и умчались.

Серега спустился с крылечка. Солнце приятно грело влажную кожу. По двору бродили гуси и куры. На заборе, сложенном из серого известняка, сидел пестрый петух… А с площади тянуло гарью и горелым мясом погребального костра.

Серега вздохнул, наклонился, пощупал колено: болит, стервь!

За спиной у него гаденько захихикали.

Духарев мигом развернулся и обнаружил в сенях ветхую старушонку, идеально смотревшуюся бы в роли Бабы-Яги в каком-нибудь детском фильме времен прошлой Серегиной жизни. В этой жизни персонаж типа Бабы Яги в списках лесной нечисти тоже числился. Но имел совершенно другой имидж – этакого свирепого зомби.

– Ты откуда взялась? – недовольно спросил Духарев.

– Ить, живу я тут! – Бабка сошкандыбала с крыльца и оказалась ростом чуть повыше Серегиного колена.– А ты вишь каков, варяг! Не ведала!

– Чего не ведала? – удивился Духарев.

– Девок-то прогнал.

– Ну… Они еще вернутся, я думаю,– сказал Серега, поглядел в сени: интересно, кто там еще?

– А то ж! Ясно, вернутся! – подтвердила бабка.– Однак ты, варяг, не прост!

– Ты о чем, старая? – спросил Духарев.

А сам подумал: «Не дай Бог, окажется ведьма! Объявит меня кромешником и начнет клюкой своей махать!» – и на всякий случай отодвинулся.

– Да о том же! Я вашего брата-жеребца знаю! Увидал девку, завалил и ну пежить! Знаю-знаю! Саму тем потчевали. А такой великан, как ты, небось, все нутро прободит! Застоялась кровь-то?

– Если ты думаешь, бабка, что я только и мечтаю, что перепробовать за раз полдюжины девок, ты глубоко ошибаешься! – Духарев понял, что гнать клюкой его не будут, и успокоился. По нему, так лучше печенег с луком, чем безумная старуха с клюкой. С печенегом, ей-богу, проще: чик – и нет печенега.

– Мне бы и одной хватило,– сказал Сергей.– Да не девку пугливую, а…

– …молодку горячую! – подхватила старуха и снова захихикала.– Знаю, знаю, варяг. Хочешь, помогу?

Духарев очень хотел сказать: хочу. Но это было бы нечестно по отношению к «невестам». Когда они придут со всем необходимым… А его нет. Свинство получится.

– Нельзя, бабушка. Девушки обидятся.

Старуха опять захихикала.

– Обидятся, точно! – подтвердила она.

– Лучше б себя для мужей поберегли,– заметил Духарев.

– Да ты что? – старуха замахала артритной лапкой.– Йим от такого богатура, как ты, сына понести – великая радость. Да с таким сыном – у-у-у! Такого сына в род получить – великое дело!

«Так! – подумал Серега.– Понятненько. Значит, не просто дефлорировать, а еще и оплодотворить. Причем конкретно. Чтобы, значит, парень был, а не девка. Ясненько. Пустячок!»

– Зельишко у меня есть,– старушонка хитро сморщилась.– Прах. Его абу привозят. Может – из Синда. Может – из Хинда. От зельишка того старый мой, бывалоча, как молодой козел скакал.

– Я еще не старый,– буркнул Духарев.

– Кто ж говорит, что ты старый? – удивилась старуха.– А есть у меня и другое зельишко. В вино молодое бросишь щепотку – и любая, хоть баба, хоть девка,– вмиг огнем вспыхивает да бегает, как шальная, пока это самое не получит, что у тя в портках шевелится. Дать?