Андрей Величко - Чужое место

— Кто он?

— Бывший управляющий Северо-западными дорогами, бывший директор Крестьянского поземельного банка, недавно отошел от дел. Писатель, правда не очень известный.

— Ох ты господи… ладно, запишите его ко мне на прием в ближайшее окно.

Когда Столыпин ушел, я позволил себе впасть в легкое разочарование. Ведь надеялся же, что он сможет придумать что-то пригодное к немедленному воплощению в жизнь! Но — увы. Такого, похоже, вообще не существует. Любое решение земельной проблемы будет иметь серьезные отрицательные последствия. Положительные, наверное, тоже, но так прямо сразу не скажешь, которые поначалу перевесят. А это важно, потому как до того момента, когда начнут работать те самые положительные, можно просто не дожить.

Для примера рассмотрим самый простой вариант типа «отнять и поделить». То есть забрать землю у помещиков и раздать ее крестьянам. Во время революции это, наверное, возможно, но в любое другое время помещики, коих притеснили всех разом, мигом объединятся и постараются урыть инициаторов столь, с их точки зрения, грабительских новаций. Причем это будет сразу, тогда как все положительные стороны подобной реформы если и проявятся, то сильно потом.

Предположим, что недовольство землевладельцев удастся как-то погасить. Террором, подкупом, сладкими обещаниями огромных дивидендов в светлом будущем — неважно. Итак, они молчат в тряпочку, хоть это и ненаучная фантастика. Что, все сразу станет хорошо?

Да вот ни хрена. Сейчас помещики, получая плату за аренду крестьянами своей земли, участвуют в товарно — денежном обороте. То есть что-то на полученные деньги покупают. Если крестьяне им не платят, а просто обрабатывают еще и их землю, то помещик продает выращенное там зерно и все равно потом тратит деньги. А что будет делать крестьянин, у которого надел вдруг увеличится почти в два раза — тоже продавать излишки? Ничего подобного, он их съест. Исполнит свою вековую и, кстати, вполне оправданную мечту — пожить не впроголодь, а хотя бы в минимальном достатке. А покупать он почти ничего не станет, ибо привык жить натуральным хозяйством. То есть товарность сельского хозяйства, и без того низкая, еще упадет, в чем нет ничего хорошего.

Ладно, предположим, что у нас море времени и мы можем подождать, пока на смену теперешним крестьянам придут их дети и внуки, выросшие в относительной сытости. Весьма относительной, кстати, то есть близкой к недоеданию. Может, они станут не столь консервативными? Очень даже может быть. Вот только их будет много, а земли сколько было, столько и останется. При сохранении теперешних темпов прироста населения самое большее через четверть века ситуация с недостатком пахотных земель повторится, только уже не будет помещиков, у которых можно что-то отобрать. К тому же не факт, что Россия сможет ждать так долго без революций и потрясений. А даже если она вдруг каким-нибудь чудом и сможет, то столько ждать не могу я.

И ведь это только один аспект, а их тут много. Вот, например, Столыпин вроде бы правильно подметил, что крестьянин по натуре своей собственник и желает именно сам обрабатывать свою землю, а не работать в коллективе на общей, как предлагают народники. И сделал из этого вывод, что никто не станет особенно радеть об общине, ибо она реализует именно коллективную форму использования земли. То есть общину, которую Петр Аркадьевич справедливо считал тормозом на пути развития сельского хозяйства России, якобы будет не очень трудно уничтожить.

Но это он явно зря. Крестьянин к ней привык, в ней жили его отцы и деды, это немаловажно. Несмотря на всю свою экономическую уродливость, она выполняет роль этакого местного собеса, то есть содержит больных и старых, если этого почему-то не могут делать их дети. А если община по факту исчезнет, то ее функции придется брать на себя государству. Или не брать, что чревато ростом социальной напряженности.

Более того, эта, блин, община дает своим членам иллюзию хоть и маленького, ублюдочного, но все же социального лифта. Мол, сейчас у какого-то мужика надел очень маленький, да половина его нарезана по неудобьям, это да. Но ведь не вечно же так будет! Надо как следует постараться, чтобы жена поскорее родила сына, а лучше сразу двух, и тогда при следующем переделе ему нарежут побольше.

Так-то оно так, но среднестатистический мужик обычно не принимает в расчет две вещи.

Во-первых, он не один такой умный, и жена есть не только у него. Трудиться будут все, и, соответственно, многие добьются результата.

А во-вторых, нельзя забывать о том, что внутри общины работает демократия. Не удивляйтесь — самая настоящая, со всеми присущими ей особенностями. Для России конца девятнадцатого века они выглядят так.

В любой деревне есть разгильдяи, которых хлебом не корми, а только дай выпить да хорошенько подраться после выпивки. Причем, что интересно, их все-таки кто-то кормит! Точнее, подкармливает и подпаивает. Кто же это там такой сердобольный? Да кулак, которого иначе еще зовут мироедом. И если на общем сходе по поводу очередного передела земли кто-то вздумает слишком уж активно качать права, да еще пытаться ущемить уважаемых людей, то в лучших традициях истинной демократии он сначала подавится своими зубами, потом будет долго залечивать переломанные вырванной из его же собственного забора жердиной ребра, а выздоровев, наконец-то поймет, куда он может засунуть свое неквалифицированное мнение, идущее вразрез с мнением большинства, которое уже все поняло. Если кулак умный, то в его деревне почти все понятливые, и демократия при переделе земли работает безукоризненно. Почти как в двадцать первом веке.

Однако если какой-то объект нельзя или очень трудно разрушить извне, можно попытаться изменить его изнутри, чтобы община со временем эволюционировала во что-то, напоминающее колхоз. Там у каждого крестьянина есть своя земля, которую никто не отнимает при переделах — это приусадебный участок. И есть общая, на которой он в режиме батрака работает за палочки трудодней. Вот на этой самой общей уже можно будет использовать и более прогрессивные агрономические приемы, и технику, а то ведь на личных участках не то что трактор — плуг многим не по карману! Сохой землю ковыряют и собираются так делать вечно.

Разумеется, далеко не все из вышеперечисленного я помнил из прошлой жизни. Просто уже потихоньку начала работать программа наблюдателей на местах. Мне же и в голову не приходило пытаться одновременно ввести ее по всей России! Серьезные новшества следует вводить постепенно. И одним из первых наблюдателями обзавелся Бежецкий уезд Тверской губернии. А что вы хотите — у меня же там аэродром, и я должен знать, что вокруг него происходит. Тем более что аэродром, в отличие от того, что в Залесье, настоящий, то есть на нем базируются настоящие самолеты. Их там уже целых две штуки, а летом девяносто четвертого года станет шесть. Это машины, в тридцатых годах двадцатого века известные как У-2, а в сорок четвертом году переименованные в ПО‑2. У меня они пока идут под первым названием, то есть «учебный двухместный». Учебный-то он учебный, однако из него при необходимости получится неплохой бомбардировщик. Истребитель — вряд ли, некого пока истреблять из-за отсутствия авиации у всех вероятных противников. Впрочем, дельтапланы скоро появятся, а с ними, пожалуй, «У-2» справится без проблем. Вот только песню «мы выпьем раз, мы выпьем два за наши славные У-два» я сочинять не буду — ни к чему поощрять пьянство в авиации. Лучше нанять какого-нибудь поэта, свести его с композитором, материально простимулировать, и пусть пишут со всех сторон правильные песни. Так, где мой блокнот? Это задача для Рогачева, он знаком со всей питерской богемой.