Михаил Королюк - Спасти СССР. Манифестация

Было у меня в перечне дел на сегодня еще одно небольшое, и　хотелось скинуть его побыстрее. Подвернувшиеся вчера французские духи я решил не отправлять в тайник на чердаке - слишком неподходящие условия для хранения такого товара.

«Лучше использую сейчас, - решил я, - а потом отдам Ване деньгами. Ему же и лучше будет».

Кузя поймала мой взгляд и непонимающе дернула бровью. Я　придавил ее жестом «сиди». Она чуть передернула плечиками и поискала глазами Томку - та уже неслась куда-то с Яськой на выход.

Тут Наташа на одних инстинктах продемонстрировала то, что целенаправленно ставят оперативникам на тренировках. Она не стала собираться медленней - иной темп движений выделял бы ее из среды. Вместо этого она быстро совершила ряд по сути бессмысленных действий, затерявшихся в мельтешении рвущегося на переменку класса: раскрутила авторучку, посмотрела на просвет, с　озабоченным видом подвигала поршень взад-вперед, вновь ее скрутила и расписала. Почистила перо и расписала еще раз. Затем споро собрала все в портфель и только после этого огляделась - в　классе к этому моменту остался лишь я, смотрящий на нее с невольным уважением.

- И? - спросила она негромко.

За приоткрытой дверью бурлила коридорная жизнь. Я　подошел и потянул ручку на себя - сразу стало намного тише, - и лишь после этого направился к Кузе.

Она тут же уселась на край стола и слегка закачала длинной ладной ногой.

- Соколов, ты сумел меня заинтриговать, - призналась, округлив на меня смеющиеся глаза.

Я пригляделся: волосы у Наташки тоже были темно-каштановыми и даже чуть-чуть сами подкручивались.

В горле у меня опять засаднило. Я　засунул руку в портфель, нащупал духи:

- На, держи, - буркнул сумрачно и протянул Кузе цветастую коробку «Anais Anais».

Рука ее дернулась было вперед, но, не пройдя и полпути, застыла в воздухе, а　потом и вовсе плавно опустилась вниз. Черты лица у Наташи вдруг как-то по-особому заострились - она стала необычайно серьезна, словно разом повзрослела на пару лет. Потом девушка огорченно вздохнула, задумчиво покачала головой, спустилась со стола и оправила юбку - все это было проделано неторопливо и не глядя на меня. Встала напротив:

- Соколов… - А　вот теперь взгляд ее уперся мне прямо в переносицу. - У　кого-нибудь другого я бы и взяла вот так, - и она сделала руками небрежный жест, словно отгоняя с поверхности реки проплывающий мимо сор, - но ты, Соколов, можешь лучше, гораздо лучше. И ты это знаешь.

На лице ее теперь ясно читался вызов, который она только что бросила сама себе, - бросила и сумела взять верх. Эта победа ровным огоньком горела в глубине ее выразительных карих глаз.

Она сняла свой портфель со стула и, обогнув меня, направилась к двери.

Щеки у меня запылали стыдом. Я　поморщился и бросил ей в спину:

- Наташ…

Что говорить, я　на самом деле не представлял - она застала меня врасплох.

Кузя чуть укоротила следующий шаг, но потом упрямо мотнула головой и, не оборачиваясь, отчеканила:

- Подумай, Соколов, подумай - это полезно.

Дверь она прикрыла аккуратно, без хлопка, и　я остался в классе один.

Я кривовато усмехнулся и потер подбородок.

Нет, на самом деле об этом можно было смело не думать.

Да что там, об этом нужно было не думать!

Но…

Вот именно, повисло воздухе это самое неясное и щемящее «но».

- Хорошо, подумаю, - согласился я негромко, и　Ленин с портрета над доской посмотрел на меня с одобрительным прищуром.

На короткий миг я остро позавидовал Ильичу: ведь, по сути, ему было дано немного, и　спрос оттого был невелик.

«Интересно, - озарило меня вдруг догадкой, - а кто здесь до меня корректировал? Будда? Христос? Ох… А　страшно-то как…»

Тот же день, поздний вечер

Ленинград, Измайловский проспект

Домой я вернулся в начале одиннадцатого.

- Все в порядке, - доложил маме, - я проверил.

И правда, в　этот раз заселение Мелкой прошло успешно. Сразу после школы я оставил ее в съемной двушке около Парка Победы, а　сам понесся по окрестным магазинам, подтаскивая в квартиру закупленную утварь и продукты. Уехал оттуда поздно, зато сытый и успокоенный.

- Бедный ребенок, - качнула мама головой. Потом посверлила меня обеспокоенным взглядом и выдала распоряжение: - В　субботу приведешь Томочку на ужин.

Я открыл было рот, чтобы уточнить «Какую из?», но наткнулся на грозовые всполохи в глазах напротив и счел за лучшее вытянуться в струнку, вскинув руку в пионерском салюте:

- Будет исполнено!

- Обалдуй, - негромко хмыкнув, сказала мама и поправила мне задравшийся воротник.

Из кухни, чуть скособочившись на правую сторону, вышел, пошаркивая, папа, и　мы неловко обнялись.

- Ужинать будешь? - деловито уточнила мама.

Я взглянул на часы: до ближайших новостей на «Rai Radio　1» оставалось пять минут.

- Чай попью, с　вареньем. Но чуть позже, - и пошел в свою комнату.

- Вот… - услышал, как за дверью начала жаловаться мама, - приходит домой в ночи, сытый и довольный…

Что ответил папа, я не разобрал. Присел на корточки у прогревающейся «Ригонды», подкрутил звук и заскользил по средним волнам.

Фамилий не прозвучало, лишь в общем: «бойня на Марио Фани» да «сорвана попытка похищения». Шестнадцать погибших - почти в три раза больше, чем в прошлый раз…

Да, и　правда страшно. И　неисправимо.

Пущенное мною чуть иначе, Колесо Истории перетирало на этой новой колее жизней как бы не больше, чем прежде.

Сколько уже на мне? Десятки? Сотни? Тысячи? Я　ведь даже порядка не знаю…

Щелкнул клавишей, выключая приемник, и　осмотрел опустевшую без Мелкой комнату.

«Хорошо, что ее нет, - пожухлым листом мотануло в опустевшей голове обрывочную мысль, - не видит, как меня размазывает…»

Я вышел в прихожую как робот - на прямых, не сгибающихся в коленях ногах, наклонился к зеркалу и принялся безуспешно выискивать изменения в своем лице. Ничего. Ни седины на висках, ни хотя бы многозначительных морщинок в углах глаз. Только под носом начинает темнеть жалкая поросль, но так ей еще год тянуться до первой бритвы.

- Что, - негромко прозвучало за спиной, - любуешься?

Я покосился на папино отражение.

«А ведь мне теперь просто нельзя проиграть. Столько уже заплатил! Чужими жизнями, не серебром».

- Мама спать легла? - уточнил полушепотом.

Папа кивнул в ответ.

- Пошли тогда на кухню, - предложил я.

Сели за стол. Я налил чаю и подвинул к себе вазочку с тягучим вишневым вареньем.

- Мама говорит, что ты уже и домой не всегда на ночь приходишь, - начал папа разговор.

Я доверительно наклонился к нему:

- Да вот думаю, не пойти ли в разгул.

Папа глянул остро и помолчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:

- Ну и кому ты этим сделаешь хуже?