Алексей Живой - Вторжение

– Да я не князя ищу, а тебя, – ответил всадник, удерживая норовистую лошадь, – меня сотник послал, сказал, что на дворе у князя можешь быть. А тут ты и показался.

– Ну, нашел, говори, – поторопил его воевода, – время дорого.

– Там у Южных ворот войско в ночи показалось, – сообщил гонец, – тыщ пять всадников, не меньше. С виду степняки, но ведут себя странно, на виду стоят, не нападают. Словно в гости приехали. Говорят, половцы, приехали по зову князя нашего Юрия. Сотник послал тебя разыскать да спросить, чего с ними делать. Бить али приголубить.

– Половцы, говоришь? – усмехнулся Евпатий, вспомнив, что Юрий говорил про своего родственника. – А хана ихнего часом не Богун звать?

– Именно Богун, – кивнул ратник, – так и назвался. Значит, правда союзники?

Коловрат посмотрел на близкий уже терем рязанского князя, но решил, что это дело не терпит промедления.

– Ладно, поехали, посмотрим, что там за половцы к нам в гости на рассвете пожаловали, – решил он, разворачивая коня в обратную сторону.

Когда он прибыл к Южным воротам, уже рассвело, и, взобравшись на башню, воевода действительно увидел целое войско степняков, расположившееся не таясь на холме перед воротами. Спешившись, они дожидались ответа и отдыхали, ничуть не заботясь о боевых порядках и не обращая внимания на всадников Лютобора, что выстроились вокруг них полукольцом. В общем, вели себя как дома.

– Да, эти на татар не похожи, – решил Коловрат, подумав вслух, – и нападать вроде не собираются. Если только это не военная хитрость. И как только проскочили до самой Рязани, не всполошив наши кордоны. Прав был, Юрий, Богун дорогу найдет.

Впрочем, он отлично знал о дружбе с приграничными половцами Богуна, отряды которого по приказу князя Юрия пропускались внутрь княжества без боя. В отличие от войск других половецких ханов, враждовавших между собой и принимавших активное участие в междоусобицах русских князей, то на стороне Михаила Черниговского, то на стороне Ярослава Всеволодовича, сидевшего нынче в Киеве.

Евпатий посмотрел вниз – перед самыми воротами ожидали ответа посланцы Богуна. И он уже собрался дать команду открыть ворота, как вдруг заметил нескольких всадников, что скакали во весь опор к Южным воротам. Едва показавшись из леса, вскорости они уже подъезжали к Рязани, не обращая внимания ни на половцев, ни на «охранявших» от них город до приказа воинов Лютобора. Но миновать такую массу вооруженных людей просто так было нельзя, и они были остановлены разъездом рязанских всадников. Однако, на удивление Коловрата, тут же пропущены дальше. И только когда они были уже у самых ворот, Евпатий понял, почему – он узнал в одном из всадников, судя по виду, изможденных долгой скачкой и даже раненых, сотника Еремея, охранявшего в посольстве княжича Федора.

– О господи, – пробормотал Евпатий, сразу заподозрив неладное, – не зря мне сегодня княжич снился.

И, наклонившись через перила, крикнул вниз стражникам, охранявшим массивные засовы:

– Открыть ворота!

В княжеские палаты он вошел вслед за Еремеем, на котором лица не было, конечно, расспросив его по дороге. Сотник был устал и ранен в плечо, но не обращал внимания на кровоточившую рану. То, что Коловрат узнал, больше не оставляло выбора рязанскому князю. Хотя Юрий был человеком прозорливым, и что он решит, было ведомо, в конце концов, только ему одному.

Хлопнула дверь в боковой стене, и в зал вошел Юрий в расшитой золотом одежде. Князь был хмур и молчалив. А увидев Еремея в одиночестве, еще больше посерел лицом, но держал себя в руках, как и положено властителю княжества.

– Говори! – кратко бросил он Еремею.

Но тот молчал, не в силах открыть рта.

– Ну! – едва не крикнул на него князь.

– Прости, князь, – наконец заговорил сотник, и борода его задрожала, – дурную весть я тебе принес…

Он облизнул пересохшие от волнения губы, продолжил:

– Три дня назад погиб твой сын, княжич Федор, и боярин Святослав с ним. Казнили их татары поганые.

– Как это случилось? – потухшим голосом переспросил Юрий, отходя к окну и не глядя более на рассказчика.

– Долго держали нас в лагере татары без ответа, – стал припоминать сотник, – забрали дары, но не допускали к хану своему, словно потомить хотели и поглумиться над нами. Наконец не выдержал Федор и возмутился. Стал требовать, чтобы Батый встретился с ним тот же час и дал ответ. И тогда хан велел привести его к себе в шатер. А с ним Святослав отправился, да я вызвался, ибо охрану княжича татары запретили к своему хану пускать.

Сотник вновь облизнул губы, помолчал немного, но почуяв нетерпение князя, заговорил вновь:

– У Батыя в шатре был пир. Усадил он нас за стол и предложил через толмача своего отведать яства. Федор отведал, хоть Святослав и опасался, что отравлены они могут быть. А отведав, Федор не стал дожидаться, покудова его спросит хан о делах, и сам начал разговор. Спросил татарского хана Батыя, зачем он на Русь прибыл и чего хотел. А Батый в ответ только рассмеялся и вдруг завел разговор о его жене, сказав, что наслышан о красоте ее неземной.

Юрий резко обернулся, словно уже знал, что услышит дальше. Вперил взгляд в несчастного сотника, и тот едва нашел силы, чтобы закончить рассказ.

– Сказал татарский хан, что слыхал о Евпраксии, молодой жене княжича, много лестных слов. Описали ему жену Федора как первейшую красавицу, а у него, хана, которому подчинилось уже полмира, все должно быть самое лучшее. Увидал он, как затрясло княжича нашего, рассмеялся и вдруг, поменяв речь, заявил Батый, что пришел он на Русь со своей несметной ордой, чтобы отомстить, ибо в прошлом помогли мы врагам их, половцам, и потому заслужили наказание. Татары ничего не забывают, сколько бы лет ни минуло. Сказал Батый, что отныне он здесь властитель надо всеми властителями. Все князья русские придут на поклон к нему, кто умен. И тот, кто покорится добровольно, избегнет участи остальных, коих он утопит в крови. И если он, Федор, добровольно приведет ему свою жену в стан на Воронеже, дабы насладиться ею, то Батый пощадит Рязань.

– Ну? – прошептал Юрий едва слышно. – Что дальше было?

– Вскочил твой сын, княже, опрокинув кубки с вином, уже броситься хотел на хана татарского, невзирая на охранников. Но вдруг спокоен сделался, словно вспомнил советы твои да боярина Святослава, что рядом сидел ни жив ни мертв. Встал посреди шатра, руки на груди скрестил и спокойным голосом ответил Батыю, что не пристало русским князьям, помазанникам божьим, своих жен всяким собакам на блуд водить.

Отвел глаза в сторону сотник, а затем и вовсе их в пол опустил. Договорил же речь свою, уже вовсе не глядя на Юрия.

– Рассвирепел Батый и велел тут же Федора на дворе разрубить на части, бросив псам. И боярина Святослава вместе с ним. А меня, что смотрел на все это в ужасе, пощадил – лишь помяли меня татары маленько. И велел отправиться в Рязань с вестью о сыне твоем, княже, и ждать его скоро в гости со всем войском. Всех, кто был со мной, тоже казнили, оставив лишь двоих провожатых. Вот я и здесь. Прости, что принес тебе весть горькую.