Евгений Красницкий - Беру все на себя [litres]

– К Аристарху бы тебя… как батьку твоего покойного. Тоже ведь… Ладно, ступай.

– Ты мне потом, про батюшку…

– Иди-иди.

Мишка выбрался из дома и тут же присел на завалинку. И не то чтобы плохо себя чувствовал, но было какое-то ощущение…

«Ох, ни хрена себе, как вас накрыло-то, сэр Майкл! Спасибо, лейтенант Егор вмешался… случайно заметил или знал? Что он там про батюшку-то сказал? Эх, остограммиться сейчас в самый раз было бы!»

– Антон!

– Здесь, господин сотник!

«Ну, прямо как чертик из табакерки!»

– Баклажка с яблоневкой (название «Кальвадос» как-то не прижилось, да Мишка и не настаивал) у тебя далеко?

– Сейчас принесу!

– Давай, только смотри, скипидар, как в прошлый, раз не притащи.

– Какой прошлый раз?

– Иди-иди, шучу я.

«Веселье не к месту, дурацкие шутки… а перед этим в бешенство увело… откат, что ли, пошел? А чего удивляться-то? Вы же, сэр, первый раз самостоятельно сотней в бою командовали. И «ди эрсте колонне марширт» сами спланировали, и, худо-бедно, процессом руководили… Коряво наверняка, что-то и вовсе не так, как надо, делали, но результат-то есть! Да, все на нервах, и за ребят боялись, и обожженный этот… нет, без ста граммов не обойдешься! Точно!»

Внутри избы началась бурная деятельность – слышно было, как Матвей требует принести горячей воды, перенести князя на стол… Егор, высунувшись в дверь, кричал что-то отрокам… Миша просто сидел и ждал возвращения Антона. Просто сидел, без всяких мыслей и не обращая внимания на окружающее. Наконец, адъютант появился, Мишка хлебнул прямо из горлышка… да, это было то, что и требовалось – сначала обожгло непривычное к таким градусам горло, потом по телу начало расходиться тепло, изгоняя напряжение и внутренний дискомфорт. Мишка с трудом удержался от того, чтобы хлебнуть еще (организм-то четырнадцатилетний), и с сожалением заткнул горлышко пробкой.

– А ну-ка, дай сюда.

Егор, вышедший из избы вместе с боярином Соломой, забрал у Мишки баклажку, сделал пару добротных глотков, крякнул, пробормотал что-то про адское зелье и передал посудину Авдею. Следующие несколько секунд Мишка с Егором наблюдали выпученные глаза и стремительно краснеющее лицо перхающего городненца.

– Это что такое? – вопросил, прокашлявшись, боярин Солома и добавил со смесью опасения и любопытства: – Из чего делаете?

– Из яблок, – не стал таиться Егор. – Особливо нарочитое питье для поправки здоровья, изгнания дурных мыслей и… ты баклажку-то отдай, а то прольешь ненароком. Или еще хлебнуть хочешь?

– Э-э… нет.

– Ну, тогда давай ее сюда, садись вот рядышком с бояричем, да побеседуйте, пока суть да дело.

– Да, давай-ка, боярин Авдей… как тебя по батюшке-то? – подхватил Мишка.

– Да что я, князь, что ли?

– Ну, князь не князь, а не из худородных, да и годами в отцы мне годишься, – уважительно отозвался Мишка. – Так как величать-то тебя по батюшке?

– Авдеем Авдеичем.

– Ты мне тут не бормочи, коряга старая! – донесся из избы голос Ильи. – Явственно сказывай: чем князя пользовала?

«Кого это он так? Ах, да! Бабка травница. Как же я ее не заметил? За очагом, что ли, сидела?»

– Вот! Слышишь, Авдей Авдеич? – встрял в разговор Егор. – Наши лекари не за страх, а за совесть трудятся! Да ты присядь, присядь, в ногах правды нет. Вон, гляди, как стараются!

Мимо них то и дело сновали туда-сюда отроки. Один притащил в избу котелок с горячей водой, другой – какой-то сверток и, неизвестно зачем, связку свечей, третий еще что-то…

– Стараются-то они стараются… – боярин Солома не договорил и уселся на завалинке, нахохлившись, как мокрый воробей на ветке. Похоже, особых надежд на искусство лекарей он не возлагал.

– Что, совсем плох князь? – спросил Егор.

Авдей лишь молча кивнул, не вдаваясь в подробности. Мишка решил помолчать – мужику, близкому боярину по возрасту, было легче развести его на разговор, чем мальчишке.

«Блин, ну когда же я вырасту-то? Кхе! Прямо как в детстве…»

– Давно он у вас так? – продолжил доброжелательным тоном ратнинский десятник.

– Ранили еще у Припяти, – боярин Солома, кажется, собирался ограничиться этим кратким ответом, но потом со злостью добавил: – Да если бы нам в спину не ударили и князя почти что первой же стрелой не достали…

– Было б еще хуже! – закончил Егор вместо Авдея. – Вот его сотня, – десятник кивнул на Мишку, – уже на подходе была. Как вжарили бы по вам из сотни самострелов…

«Врет и не краснеет. Зря это он, пожалуй».

– И это еще наш воевода с главной силой не подошел! – продолжал вещать Егор. – Так что ваше счастье, что вовремя убрались, а нам надо было на выручку к Пинску идти, а то бы мы с тобой сейчас не разговаривали!

Боярин Солома покосился на Мишку и снова промолчал.

– Куда ж вы князя, такого немощного, везли-то? – Егор снова перешел с воинственного тона на доброжелательно-сочувствующий.

– Куда надо, туда и везли.

Хвастливо-воинственный пассаж Егора разрушил доброжелательную тональность, разговор явно не получился.

Из избы снова донесся голос Ильи, оравшего на травницу. Мишка напряг голос и крикнул:

– Илья, да отпусти ты ее! Пусть лучше раненым на дворе поможет, вам же с Матвеем не разорваться!

– Да, раненые! – встрепенулся боярин Солома. – Надо проведать.

– Хорошо, Авдей Авдеич, пошли, – покладисто согласился Мишка.

Раненых возле сарая оказалось на одного меньше, чем раньше, а покойников – на одного больше. Тот страшно обожженный дружинник лежал рядом с убитым товарищем, тоже накрытый плащом с головой.

– Господи, прими душу раба Твоего Трифона…

Боярин Солома перекрестился, Мишка последовал его примеру.

– Отмучился… – боярин тяжело вздохнул. – Чем это вы его так?

– Ну, наши умельцы не только яблоневку делать способны, – Мишка почувствовал, что говорит что-то не то, и поправился: – Мы же не в него целили, а в стенку. Такой снастью по людям стрелять нельзя, зверство это. Случайно вышло.

Постояли пристойное количество времени над покойниками, помолились.

…Молим Тя, Преблагий Господи, помяни во Царствии Твоем православных воинов, на брани убиенных, и приими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъязвленных…

«Да уж, досталось мужику… ни приведи Господь».

…Помилуй павших на брани православных воинов Твоим милосердием, прости им вся согрешения, в житии сем содеянная словом, делом, ведением и неведением…

«Неведением… не ведал Серапион, что в человека зажигательным болтом попадет. И хорошо, что результата не видит».

…Ты отъял еси от нас присных наших, но не лиши нас Твоея милости: услыши молитву нашу и приими милостивно отшедших к Тебе приснопоминаемых нами рабов Твоих Трифона и Симеона; воззови их в чертог Твой, яко доблих воинов…