Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

2

Аристарх прискакал к бараку одним из первых. Спешно надевая свою гусарскую форму, он то и дело ловил на себе восхищенные взгляды товарищей. Окончив училище по первому разряду, он имел право поступить в лейб-гвардию, но предпочел служить в прославленном гусарском полку. И вот теперь, надев коричневый доломан с золотистыми шнурами и краповые чакчиры, он с гордостью возложил на голову черную барашковую шапку с коричневым шлыком, белым султаном и двуглавым орлом.

– Ну как? – неожиданно обратился он к Казакевичу, который, облачившись в серый уланский наряд, с восхищением глядел на преобразившегося на глазах у всех Баташова.

– Да тебя хоть сейчас в бой! – с нескрываемой завистью промолвил Казакевич. – Недаром праотец всех гусар Денис Васильевич Давыдов говорил: «Гусар! Ты весел и беспечен… пиров и битвы гражданин!» Так вот, ты самый, что ни на есть «пиров и битвы гражданин».

Корнеты, удовлетворенно цокая языками и негромко переговариваясь, обступили Баташова. Одни с удивлением рассматривали необычный гусарский зигзаг офицерского погона, другие вертели в руках шапку, любуясь султаном, третьи рассматривали золоченую ленту с надписью «За отличия 14 августа 1813 г.», положенную по форме одежды.

– А ты знаешь, за что гусарский полк получил эту ленту? – стремясь отвлечь всеобщее внимание от молодцеватого красавца-гусара, спросил кто-то из новоиспеченных лейб-гвардейцев.

– Мне ли, внуку гусара, прошедшего Бородино, об этом не знать, – с вызовом ответил Баташов. – 14 августа 1813 года при реке Кацубах завязался упорный бой союзной армии с войсками Наполеона. После того как французские кирасиры из дивизии Себастиани обратили в бегство прусскую конницу, на помощь союзникам пришли гусары Мариупольского и Александрийского полков. Завершили же этот бой полным разгромом французов гусары Ахтырского и Белорусского полков. Пользуясь успехом этого боя, отряд, в который входили гусары Ахтырского и Белорусского полков, под командованием Дениса Васильевича Давыдова превосходным маневром вышел к Дрездену и занял половину города, защищаемого корпусом Даву, – словно заученный урок, с чувством, с толком, с расстановкой гордо продекламировал он…

– Вот это да!

– Вот это настоящий полководец!

– Настоящий герой, – послышались отовсюду возгласы офицеров.

– А вы знаете, что этот ваш герой после захвата Дрездена попал в опалу и был отлучен от войск? А все потому, что не выполнил предписания вышестоящего командования не брать город, а только подготовить торжественное его взятие генерал-адъютантом Винценгероде, любимцем императора…

– Все это правда, господа, – откровенно признался Баташов, – но император вскоре простил его, и Денис Васильевич потом еще не раз показал свои полководческие таланты…

– И не только полководческие, – добавил Казакевич.

– Ну что, удовлетворен таким ответом? – повернулся к гвардейцу корнет Сорокин. – А вот скажи-ка нам, братец, чем может похвастаться твой лейб-гвардейский полк?

Не найдя, что на это ответить, гвардеец заторопился к выходу.

Проводив его долгим, пристальным взглядом, Баташов, обернувшись к окружившим его офицерам и указывая на лежащую на кровати газету, пестрящую жирными призывными заголовками, доверительно сказал:

– Я сегодня, откровенно признаться, думал, что выпуск наш пройдет буднично, без фанфар и парада. Ведь что ни говори, а на Отечество наше война надвигается. Страшная война… И знаете, я был искренне удивлен не тому, что наше производство в офицеры будет ускоренным. Это было ясно как божий день. Я был искренне удивлен тому, что император, несмотря ни на что, не манкировал вековую традицию лично приветствовать офицерское пополнение. Все происходило так торжественно и величаво, словно в былые времена, что я вдруг всей душой и сердцем понял, что с сегодняшнего дня для меня Бог, Царь и Отечество – единое целое, словно божественная Троица. Я понял, главное, что с таким императором нас никогда и никто не победит…

– Да здравствует император!

– Да здравствует Россия!

Неожиданно офицеры в едином порыве торжественно и величаво запели гимн:

Боже, царя храни, Сильный, державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам, Царь православный. Боже, царя храни!

Боже, царя храни! Славному долги дни Дай на земли! Гордых смирителю: Слабых хранителю, Всех утешителю – Всё ниспошли!

Перводержавную Русь Православную Боже, храни! Царство ей стройное, В силе спокойное, – Все ж недостойное, Прочь отжени!

О, провидение, Благословение Нам ниспошли! К благу стремление, В счастье смирение, В скорби терпение Дай на земли!

С последними словами гимна в бараке наступила звенящая тишина. Офицеры продолжали стоять по стойке смирно, готовые в едином порыве тотчас же рубить, крушить в хузары всех, кто посягнет на любимое Отечество. У многих корнетов на глаза набежали слезы, и они, чтобы скрыть эту свою слабость и сентиментальность, быстро-быстро заморгали глазами, зашмыгали носами. Но никто не обращал на это внимания. Все смотрели на Баташова. Все ждали от своего любимца и курсантского командира тех необходимых слов, которые не говорят на парадах и высочайших смотрах.

– Господа, товарищи и друзья мои! В этот долгожданный и незабываемый для всех нас час производства в офицеры я хочу сказать, что сегодня у меня нет роднее и ближе вас, моих юнкерских товарищей. Мы стоим сегодня на пороге войны. Кого-то она призовет сегодня, кого-то завтра, через неделю или месяц. Но мы все как один должны понимать, что никто из нас не останется в стороне от предстоящей схватки. Пусть газетные заголовки кричат о том, что мы шапками закидаем германцев, что война с тевтонами продлится не больше месяца, но мы-то знаем, какой серьезный враг стоит у наших западных границ. И потому должны ясно осознавать, что наше место не в глубоком тылу, а на фронте. Я верю, что все вы, мои дорогие корнеты, не станете искать обходных дорог, а предпочтете прямой путь доблести и чести. А раз так, то мы еще не раз встретимся на этом трудном, но достойном пути!..

– Господин корнет, – неожиданно прервал горячую речь Баташова дежурный юнкер, – к вам вестовой.

– Извините, господа, – виновато промолвил Аристарх и поспешил вслед за юнкером.

На линейке его ждал посыльный в гусарском мундире, с двумя лычками на погонах. Увидев офицера, гусар лихо спрыгнул с коня и, вытянувшись во фрунт, доложил:

– Ваше благородие господин корнет! Вам срочный пакет! – и, вынув из сумки конверт, протянул его Баташову.

– Спасибо, братец, – поблагодарил гусара Аристарх и тут же, сломав печать, вскрыл письмо.

На узкой полоске бумаги было всего лишь две строчки: