Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

– А как же праздничный ужин у ее высочества, шефа полка? – разочарованно произнес кто-то из офицеров. – Ведь великая княгиня будет ждать нас.

– Подполковник Высоцкий, подготовьте, пожалуйста, извинительную телеграмму ее высочеству и отправьте ее немедленно.

– Будет исполнено!

– Вот видите, голубчик, и вам за праздничным столом посидеть не удалось. С родителями-то простились?

– Нет. Не успел.

– Сколько вам надо времени, чтобы проститься?

– Суток трое хватит.

– Что так долго?

– Да у меня maman с сестрой в поместье на лето уехали.

– Далеко ли поместье ваше?

– В Белгородском уезде. За Осколищем-селом.

– Даю вам четверо суток отпуска, по окончании которого вы должны прибыть на место дислокации полка. Мне кажется, вы должны знать наш адрес.

– Как не знать, ваше высокоблагородие, – обиженно промолвил Аристарх, – адрес известный: Межибужье, Летичевский уезд, Подольская губерния.

– Не обижайтесь, корнет, – благодушно промолвил полковой командир. – Не забудьте только на радостях, что через четыре дня вы должны непременно прибыть на место дислокации полка.

– Не забуду, ваше высокоблагородие!

– Ну тогда, корнет, аллюр три креста!

3

Телеграмма о прибытии в имение Аристарха Евгеньевича не на шутку всполошила всех дворовых. Еще бы, молодой барин не очень-то жаловал родительское гнездо, чаще проводя отпуск в Санкт-Петербурге. Больше всех волновался престарелый дворецкий. С бумагой в трясущейся руке Аполлинарий остановил спешащего по своим делам управляющего и с ходу выпалил:

– Батюшка наш, Афанасий Денисыч, радость-то какая. Барин молодой второго дня приезжает, Аристарх Евгеньевич!

– Вот это радость так радость, – искренне обрадовался Кульнев. – Ну что ж, у нас еще есть время подготовиться к этому важному событию, – озабоченно сказал он и, строго взглянув на дворецкого, добавил: – Два дня даю тебе, и чтобы дом сиял, как ясно солнышко!

– Дык, Афанасий Денисыч, дворовых маловато. Девок сенных надобно, да поваренков, да баб и мужиков для прочей хозяйской надобности.

– Дам! Не журись. Сегодня же обяжу старосту выделить сколь надобно людей. Сам подберешь сенных девок. Да смотри мне, чтобы одна другой краше были, – строго наказал Кульнев.

– Дык где мне старому девок отбирать, в дому-то забот полон рот. Так что не обессудь, Афанасий Денисыч, не для меня это дело – девок по деревне шукать.

– И впрямь, ты к этому делу явно не подходишь, – согласился управляющий, – для этого я отряжу кого помоложе.

Денис выслушал распоряжение отца отобрать деревенских красавиц в горничные барину без особого энтузиазма. Единственное, что его вдохновляло, – это возможность повлиять на дальнейшую судьбу Дуняши, определить ее в господский дом и тем самым оградить от тяжелой черновой крестьянской работы. Его зазнобушка будет непременно рада его предложению, ведь это позволит им видеться каждодневно. О большем счастье он и не мечтал.

Ранним утром Денис вместе со старостой прошелся по хатам, где его с нетерпением ждали наряженные кто во что горазд молодки, явно наслышанные о цели его визита. В доме Егора-кузнеца, к вящему его удивлению, на предложение пойти в служанки, Дуняша неожиданно для всех ответила категорическим отказом.

– Якая з мини служница? – сквозь слезы обратилась она к отцу. – Я бильше звикла в кузгице помагати, ниж комусь прислуговати.

Кузнец, взглянув на дочь, грустно покачал головой:

– Так, що ти дочка, так все життя, як и я будеш робить у кузни. Ну вже немає. Краще йди в двирню. Там и одягаються чистише. И корматся краще. Ось моє останнє батькивське слово!

– Але у мене нимае ничого краше ентого сарафана, – как последний аргумент невозможности идти в служанки она указала на свой повседневный наряд, лучше которого у нее не было, и вопросительно взглянула на отца.

Прокопий-кузнец развел руками.

– Грошей на красную материю немае, – откровенно признался он, виновато глядя на старосту.

– Ничо! Мы енту хвигуру облачим подобающе, – оценивающе взглянув на зардевшееся от чужих взглядов лицо молодухи, сказал староста, – кабыть крестный я тоби али кто? Пийшли до дому.

Крестная, Никаноровна, дородная супруга старосты, узнав о трудностях крестницы, сразу же полезла в сундук, стоящий под образами.

– Копила донечке мойой, в приданное, да не понадобилось. Богатого жениха бог послал. А тебе Дунюшка, в пору будет, – нараспев говорила она, вытаскивая на свет божий сарафан. Встряхнула как следует и раскинула перед девушкой.

– Хорош?

У Дуняши аж дух перехватило. Такого сарафана она в жизни еще не видела. Ну просто глаз невозможно от него отвести. Подол красной китайкой обшит. А спереди от самого верха до самого низа – пуговки блестят. Круглые, будто ягодки золотые. А чуть стукнутся одна об другую – звенят.

– Ох, Царица небесная, – всплеснула руками Дуняша, – краше сарафана я не видала, мамка моя, крестненькая…

Эти слова вызвали у старостихи скупую слезу, и она вновь начала рыться в сундуке. Вытащив оттуда атласную лазоревую ленту, поднесла ее к девичьей косе.

– Здесь ладно будет, – сказала она, вешая на плечо молодки ленту. Да прежде чем одеваться, сбегала бы ты, девка, до речицы. Лицо да руки получше отмой, – добавила она и подала Дуне рушник, желтыми петухами вышитый.

– Вот теперь ты, голубка моя, стала еще краше, – сказала Никаноровна, пытливо взглянув на раскрасневшуюся от бега и лобзания с холодной речной водой девушку. Чуть приметно улыбнувшись, она строго стала крестницу уму-разуму учить.

Бывалый человек старостиха. Девкой она была взята в дворню. Начинала поваренком, потом дослужилась до горничной при старой барыне, матери Евгения Евграфовича. Все знает наперечет. И что делать надобно. И чего делать нельзя. И как при господах ходить следует. И какой им поклон надобно отдать. И чтобы глаза без толку не пялить. Много всего наговорила она своей крестнице.

Дуня понятливо кивала головой, но думала о своем. Подойдет ли ей по фигуре сарафан, а самое главное – понравится ли она в этом наряде своему голубку сизокрылому – Денисушке.

Сарафан пришелся в самый раз. Денис, взглянув на нее, разодетую по-городскому, смутился, покраснел, смотрел во все глаза, не отрываясь, словно боясь упустить ее взгляд.

Никаноровна самолично заплела Дуняше косу, в которой радугой переливалась атласная лента, и, отойдя на шаг, удовлетворенно произнесла:

– Вот теперь почти что порядок. Только ноги босы.

Она сняла с печи еще новые лапти и протянула их смущенной от такого внимания девушке.

Поклонилась Дуня крестной в пояс, из избы на улицу вышла. Павой ступает, то и дело охорашивается и ног под собой от радости не чует. Ей уже мало было того, что рядом идет, удовлетворенно пощипывая бородку, отец и явно плененный ее красотой Дениска. Велико желание, чтобы кто-нибудь из деревенских на нее глянул – на такую разряженную. И, как бог послал, навстречу – Фекла. Увидела Дуню, головой покрутила, всплеснула руками: