Виктор Носатов - Мгновение истины. В августе четырнадцатого

– По-моему, рядом с вокзалом, – сказал он, вдруг вспомнив, что еще час назад сам набирал там кипяток и, приправив его богато растущей в парке дикой мятой, запил свой простенький и в то же время довольно сытный обед, – вон там, – указал он рукой по направлению к водонапорной башне.

– Спаси Христос, браток, – поблагодарил его солдат и бегом припустил к общественному бойлеру.

Пока Денис, понурив голову, брел до вокзала, военный, наполнив чайник, уже возвращался обратно. Заметив неприкрытое горе, черной тенью окутавшее лицо парня, солдат остановился.

– Что случилось с тобой, малец? – участливо поинтересовался он.

– Да вот, дядя… – И Денис, сдерживая слезы, рассказал ему о своем горестном положении.

– Ну что же. Это дело поправимое, – уверенно сказал военный, – я переговорю с фельдфебелем, он мужик у нас душевный, авось разрешит тебе вместе с нами в вагоне разместиться. А ты, парень, как я погляжу, грамотный, – неожиданно сказал он, – наверное, много интересного знаешь. Вот и позабавишь солдатушек, браво-ребятушек, а то ехать далече. А в пути солдату что надо? От пуза поесть да умных людей послушать – так и время быстро пройдет. Шагом марш за мной, – скомандовал он.

Обрадованный таким поворотом событий, Денис, сбросив с себя хандру, поспешил за бывалым солдатом.

У воинского эшелона Дениса остановил часовой.

– Постой здесь маненько, я доложу фельдфебелю, – сказал военный и торопливо, стараясь не расплескать кипяток, направился вдоль состава к своему вагону.

Через несколько минут он вернулся обратно и что-то сказал часовому.

– Ну, так бы и доложил, – улыбнулся тот, – я не против!

– Пошли, да побыстрее, – схватил Дениса за рукав солдат и потянул его за собой. На площадке вагона их уже ждал фельдфебель.

– Вот, господин фельдфебель, доставил парня, – радостно доложил солдат.

– Проходи, милок, – сухо сказал тот, внимательно присматриваясь к Денису, – Анохин сказал мне, что ты всякие интересности знаешь. Правда ли?

– Знаю, маненько, господин фельдфебель, – сконфуженный пристальным взглядом унтер-офицера, неуверенно ответил Денис.

– Так покажи, что умеешь, – подзадорил парня он, сопровождая в вагон, который представлял собой обычный деревянный товарняк, в который были врезаны окна, а повдоль оборудованы пассажирские и багажные полки. Солдаты размещались кто на полках, а, кто, как баре, на соломе, застилавшей пол.

– Господин фельдфебель, покормить бы мальца надо, – вступил в разговор солдат Анохин.

– Что ж, надо так надо, – благодушно сказал унтер-офицер.

– Садись, сынок, сюда, – пригласил сердобольный военный Дениса, указав на пустующую лавку, – здесь у меня кулешок еще горяченький. – Он развернул шинель и, словно фокусник, вытащил пышущий жаром котелок, от которого по вагону начал распространяться манящий сытный запах.

– Ешь, не торопись, – добавил Анохин и, вытащив из-за голенища деревянную ложку, протянул ее парню.

Тщательно подкрепившись, Денис откинулся спиной на стенку вагона и под перестук колес неожиданно задремал.

Во сне он увидел Кирилла, который, показывая рукой куда-то в небо, твердил под стук колес:

– По-спеши! По-спеши! По-спеши!

Куда спешить и зачем, думал во сне Денис, но так ничего и не надумав, вдруг провалился в глубокий сон.

– Подъем! – услышал он вдруг сквозь сон грозный голос фельдфебеля и, как заправский солдат, быстро соскочил с лавки.

– Я вот прикорнул маненько… – начал было оправдываться Денис, но его невнятный лепет был прерван дружным хохотом солдат, которые чему-то потешались, указывая на него пальцами.

Парень удивленно оглядел себя и обомлел.

Спросонья он второпях вместо своего серенького, видавшего виды пиджака надел чьи-то серенькие же кальсоны.

– Простите, я, кажется, перепутал одежду, – сконфуженно улыбаясь, сказал он и попытался снять с себя нижнее белье, чем вызвал среди солдат еще больший хохот, переходящий в дикое ржание.

– Ну ты, паря, и даешь, – задыхаясь от смеха, промолвил унтер-офицер, – ну прямо шут гороховый. Может быть, еще что-нибудь смешное нам покажешь?

– Нет, господин фельдфебель, я вовсе не шут гороховый, как вы изволили сказать, – обиженно сказал Денис.

– Ну, не журись, малец, – стараясь ободрить парня, похлопал его по плечу Анохин, – у солдата не так много случаев посмеяться, все служба да служба. Так что ты не обижайся на нас.

– А я и не обижаюсь, – улыбнулся Денис, – хотите, я вам расскажу несколько моих любимых стихотворений Михаила Юрьевича Лермонтова?

– А это не крамольные вирши? – подозрительно глянув на Дениса, промолвил унтер-офицер.

– Нет. Лермонтов – геройский офицер, поручик…

– Тогда читай. Сделайте тихо, да так, чтобы муху слышно было, – приказал грозно унтер-офицер, и в вагоне сразу же наступила тишина. Слышен был лишь перестук колес да похрапывание солдата в дальнем углу вагона.

– Поручик Михаил Юрьевич Лермонтов, стихотворение «Бородино», – объявил Денис и, заложив руки за спину, покачиваясь из стороны в сторону, как это делал однажды в Белгороде какой-то заезжий артист, начал декламировать:

Если бы не перестук колес, можно было сказать, что в вагоне стояла мертвая тишина. Даже спящий в дальнем углу, пришедший со службы часовой проснулся и, встав с лавки, слушал поэму, раскрыв рот. У многих солдат на глазах выступили слезы, и они, чтобы не заметили товарищи, незаметно смахивали их рукавами, то и дело шмыгали носами. Видя все это, Денис, и сам с трудом сдерживая набегавшую с каждой строчкой слезу, декламировал уже всей душой, всем сердцем. Произнося последние строки поэмы, он вскинул вверх свою правую руку и с пафосом, достойным великих трагиков, заключил:

Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя: Богатыри – не вы. Плохая им досталась доля: Не многие вернулись с поля. Когда б на то не божья воля, Не отдали б Москвы!

В вагоне несколько минут все сидели обездвиженно, словно в оцепенении. Первым вскочил унтер-офицер и, обняв опешившего от неожиданности Дениса, трижды его расцеловал.

– От всей нашей полуроты спасибо тебе, сынок, – со слезой в голосе промолвил он.