Валерий Лобков - Воительница Ольга. Книга первая

Семак, под рукой которого служил приемный отец его несбывшейся мечты, Найдены, всячески старался облегчить ему воинскую повинность. Редко назначал в секреты на Ратань. Зато постоянно использовал для помощи находящимся на излечении гридням. Объясняя свои решения, роптавшему на послабления Икутару, простыми словами:

— Себе здоровье поправил, так помоги, хворым, скорее в строй стать. Достаток, если кого раньше срока поднимешь, для дружины больше, чем ты в дозоре раненую шуйцу холодить будешь. Да и времени свободного для Найдены надо больше тебе иметь. Домна не наставит чадо, как отец должен!

Вот это свободное от строя время, заручившись согласием Ольги, и решил использовать для занятий по воинскому умению Икутар.

Поначалу, в густом подлеске, что в версте от подворья, выбрал ровную поляну, покрытую ковром жесткого мха. Через Домну заказал порты, мужскую рубаху из грубого, прочного полотна, застегивающуюся под горлом. Из толстой, буйволиной кожи — безрукавку, самолично нарисовав её на куске бересты и указав размеры. Примерив обновы на ученицу — остался всем доволен.

С начала недели приступили к учебе. Вставали затемно, что бы рассвет застать на поляне, до которой добирались быстрым бегом. Очень старался Икутар подробно вспомнить свою науку в монастыре. Что бы воспитанница прошла её полностью так, как в свое время, проходил он.

К дому возвращались таким же бегом. Смывали пот в затоне, вместе снедали, чем на стол накрывала Домна, После чего отец направлялся на подворье к Михею. Дочь, прибравшись по дому, приступала к обязательным занятиям, наказанными строгим учителем. Вечерняя учеба, после возвращения со службы главы маленького семейства, не отличалась от утренней. Лишь закрепляла умения, достигнутые, самостоятельно, за день. Ко сну отходили за час до полуночи.

Вскоре наставник увеличил нагрузки. Теперь бежать на поляну и обратно, Ольга должна с приличным обрубком сосны на плечах. Дневные задания расширились по времени. Стали утомительным занятием, метание в толстый деревянный щит, сбитый из дубовых брусков, топоров, ножей, сулиц. С разных расстояний и положений тела. Задача — попасть не только в центр нарисованного круга, но и что бы метательное оружие оставляло острием отметину на дубе. Ученица очень старательно относилась ко всем требованиям отца. Не позволяла себе проявлять даже минутной слабости, оставаясь без его присмотра. Настолько увлекло её древнее боевое искусство.

Конечно, она уставала от изнуряющих ратных потех, засыпала сразу, как только щека касалась подушки. Но сон, пусть и короткий, полностью восстанавливал растраченные за день силы. Утром была свежа, весела и полностью готова к обучению воинским наукам.

Незаметно, в житейских и бойцовых заботах, пролетели еще четыре года. Икутар поднаторел в разговоре на языке Ласточек. Его речь стала неотличима от говора местных.

С каждым теплым сезоном, все больше ладей чужеземцев причаливало к пристани, что заставило удлинить её почти на сорок саженей. Но места всем, в самую торговую пору, все равно не хватало. Некоторым купцам, что бы причалить, приходилось два-три дня ждать своей очереди в излучине Ратани. Зажирел, разросся постоялый двор Микрохи: за счет двух пристроек расширились гостиная и трактир; добавились две конюшни и амбар. Увеличилось число стряпух и холопов. Даже у Осьмушки, появилось два помощника.

Микроха частенько навещал подворье Домны. Беседовал со своим бывшим кухарем, иногда — с Домной и Ольгой. Возврата к плитам не предлагал, но просил его, советами стряпухам, по готовке блюд, не отказывать. Каждый раз приносил большую корзину съестных гостинцев, настаивал не противиться его хлебосольству. Всегда, по долго, тряс руку Немтырю на прощанье.

По весне пристань зашумела от новины: ниоткуда вернулся хромой Корзун! Утром зрели его! В синих портах, заправленные в красные сапоги; богатом кафтане с меховой оторочкой по вороту; поясным, дорогим кушаком, с увесистым калитой (калита — большой кошель)! С кислым лицом бродил на заросшем буйным бурьяном пепелище, где раньше стоял его постоялый двор.

Поздно вечером, возвращаясь с поляны, Икутар с Оьгой застали его сидящим на лавочке возле ворот подворья. Внимательно оглядев обоих — бухнулся на колени перед Немтырем! Заговорил быстро, сглатывая окончания слов, так что даже Найдена его речь плохо понимала

А просил Корзун прощение прошлым грехам, которые он совершил под влиянием черных богов. У него де, было много времени на осуждение своего прегрешения и для искреннего раскаяния перед кухарем и самим собой. Тем более, что он уже понес кару за свою глупость. Перун не оставил его грехи без внимания — сжег очистительным огнем его подворье! А если Немтырь его прощает, то пусть он замолвит перед старшиной Михеем и посадником Старом словечко, что ссора решена! Как добрым соседям и велено — миром!

В течение всей корзуновской речи, Икутар хмурил брови, жевал уста и с нетерпением ждал конца исповеди. Дождавшись, на своем родном языке, как в лицо погорельцу плюнул:

— На навозного червяка, каким я вижу трактирщика, зла и мести воин иметь не может, иначе бы его зловонная голова, в ту же ночь рассталась с телом.

С Михеем и Старом говорить не буду, и предупреждаю, хромой: если увижу тебя возле постоялого двора Микрохи или возле Домниного подворья — без сожаления утоплю в самой грязной луже, а тело закопаю в муравейнике! — Почему отец не захотел говорить с трактирщиком напрямую, малая толмача, так и не поняла.

Ольга, как можно мягче, перевела ответ отца. Потому, как в очах, покаянного, загорелись злые искры, ясно было, что ответ Корзуну не пришелся по нраву. Кряхтя, поднялся с колен, отряхнул порты от пыли и молча, протянул обидчику синей кожи калиту:

— Не держи зла сосед, худой мир лучше доброй ссоры, — и проводил ненавистного Немтыря взглядом до крыльца избы:

— Гордый холоп, деньгу не взял! Присосался, как гнусный клещ к нашему роду и личинки уже отложить успел! Это тебя я под личинкой мыслю, сиротка! Оба без роду-племени! Его в одних портах с другого берега привезли, тебя в кустах, с голым задом, отыскали! Люди пожалели! Как — же, бедный скиталец и безродное, сопливое дитя! Приютить, обогреть надо, будто своей голытьбы в городище и в посаде мало: — тело погорельца колотилось от неукротимой злобы!

— Ничего, придет мое время! Напомню, как пришлось мне, Корзуну, перед холопом балаган устраивать, отпущения грехов выпрашивать!

Не учел хромой трактирщик последствий, которые могут наступить, после его гневной речи, перед какой-то, как он мыслил, замухрышкой! А зря!

Неведомая сила оторвала его от земли, перевернула вверх ногами и по уши вбила в густую пыль возле тропинки, моментально проникшей в раскрытый рот. Пока он силился понять, где земля, а где небо — та же сила завертела его тщедушное тело вновь. Дважды перед очами мелькнули звезды, прежде чем с лету, впечатала седалищем в лавку. Да так, что по-волчьи лязгнули зубы! Острая боль, вдоль спины, через хребет добралась до вываленной в пыли и сосновых иголках, головы. Когда вернулось мироощущение — вокруг никого. Во рту грязь, в голове звон, в чреве пустота. Вдобавок, на седалище, во всю длину, по швам лопнули новые, бархатные порты. Как он добирался до постоя — в памяти не отложилось.