Владимир Свержин - Чего стоит Париж?

– «Лис, что у тебя?» – досадливо отозвался я.

– «Да тут это… Пуще прежнего старуха ярится, не дает мне, молодцу, покоя. Интересуется, чего это вдруг мне взбрело в голову сдавать тебя ей со всеми потрохами».

– «В каком смысле?»

– «Капитан, это потом. Быстрее думай». – Он дал картинку: д'Орбиньяк стоял перед вдовствующей королевой-матерью, и та, сидя за рабочим столом, заваленным бумагами, внимательно всматривалась в шевалье, с такой непринужденностью предающего своего короля.

– О! Сир Генрих! Вы не знаете, что это, блин, за король – коварный, деспот, тиран. Он бил меня и детей… «Капитан, думай быстрее!» – взмолился в отчаянии Лис. – «Ты же знаешь, монархи – не мой профиль!»

При словах велеречивого гасконца королева напряглась:

– Как, разве у Генриха есть дети?

– Мадам! Это же Франция, и более того – Наварра! У мужчины в столь преклонном возрасте не может не быть детей!

– «Лис, что ты плетешь?!» – взвыл я на канале связи. – «Это же моя теща! Какие дети?!»

– «Во-первых, не твоя, а Генриха Наваррского. Если бы он, лось почтовый, от нас из Лувра не сдернул, сам бы себе детей делал, а нет – пусть страдает! Сейчас я ему еще старушку мать припомню, три года не кормленную!»

– «Лис, она же умерла!»

– «Да? Какая досада! Ну, значит, это была крестная мать!»

Екатерина не сводила внимательных глаз с «гасконца», понимая, что в его утреннем визите имеется явный подвох. Наверняка в уме она перебирала десятки причин, которые могли бы сподвигнуть Рейнара на такой шаг. Законопослушность она, вероятно, отбросила сразу, ибо что общего могло быть между Лисом и почтением к закону?

Алчность? Быть может, но слишком просто. Д'Орбиньяк не производит впечатления человека, зарабатывающего на жизнь изменой. Такой, как он, всегда найдет олухов, мечтающих расстаться с монетами в его, Лиса, пользу. Тогда что?

Заговор? Здесь Екатерина уже давно чувствовала себя как рыба в воде, а значит, наверняка была готова сыграть в предложенную игру с самодовольными дилетантами, какими, должно быть, казались ей мы. Но если есть заговор, значит, между мной и Лисом существует какая-то связь. Невзирая на все старания, на круглосуточное наблюдение, таковая тем не менее не просматривалась!

– Что же вы молчите, мсье?! Вы говорили о детях принца Бурбонского.

– А-а-а… Так это… Я ж в том смысле, что разве все мы, добрые подданные своего государя, не являемся его детьми? Разумеется, условными. Как и он – отцом народа? Но ведь как бьет батька, прах его побери! Панчер, охотник за головами, форменный нокаутер!

Речь моего соратника била фонтаном, явно освежая обстановку в кабинете государыни. Словесная струя под таким напором была способна погасить самый пламенный интерес. Добиться от Лиса сколь-нибудь внятных объяснений было невозможно, потому что невозможно никогда.

– «Рейнар! Скажи, пожалуй, вот что. Ты, как мой вассал и личный адъютант, был вправе ожидать, что я, как твой король и сюзерен, позабочусь о твоем освобождении из Пти-Шатле, как подобает доброму государю. Однако же я, вместо того чтобы спасать своего боевого товарища, предпочел напасть на Сен-Поль, чтобы похитить какую-то неведомую девицу. Ты на меня смертельно обижен и непременно желаешь отомстить».

– Да?! Хорошая мысль! Щас озвучим.

– Мадам! Шо вы меня слушаете? Вы шо ж – не видите, как я страдаю? Я ж смертельно уязвлен! Это вы-то, проницающая все наскрозь, как метеоритный поток воздух над картой полушарий!

Я готов биться об заклад, что королеве Екатерине до той поры не доводилось слышать таких словесных завихрений. Ее цепкий ум, привыкший выхватывать крупицы информации из потока пустопорожних речей придворных шаркунов, в данном случае был бессилен. Ему нечего было ловить в галиматье, обрушенной на ее венценосную голову Лисом.

– Я ж теперь позабыт и позаброшен, шо четвертый тополь на Плющихе! Сарынь, понимаешь ли, на кичку! Нас на бабу променял! Мадам, я взываю к вашим стопам, то есть нет, я припадаю к вашим стопам, а взываю во весь голос! Феодальное отечество в опасности! Вперед, сыны отчизны милой, мгновенье славы настает!

Лис не обманывал. Коронованные особы были не его публикой. Не то чтобы он терялся в их присутствии, скорее терялись они. От такой беседы у кого хочешь ум мог зайти за разум и никогда больше не вернуться обратно.

– Шевалье! – Екатерина прервала излияния мук сердца молодого, к немалому облегчению, заставляя гасконского балабола умолкнуть. Столь пространный ответ явно отбил у нее желание продолжать дальнейшие расспросы. – Должно быть, вы действительно нездоровы. И даже весьма. Вероятно, у вас жар. Ступайте! Ждите моего указания. Мой секретарь сообщит его вам.

– «Капитан, ты как хочешь, но, по-моему, клиент созрел. Даже если она мне ни на грош не поверила, то, как добрая христианка, непременно исполнит последнюю волю умирающего, вроде меня. Так что собирай рюкзаки и, если возможно, походатайствуй перед Мано, чтобы он нас действительно под горячую руку в умирающие не зачислил».

– «Сделаю, что могу», – пообещал я.

– «Уж будь так любезен. А я тут пока схожу еще секретарю доброго утра пожелаю…»

Голос Лиса исчез, оставляя мне время разобраться с обстановкой в Аврезе. Мой радушный тюремщик ушел, тихо откланявшись, чтобы не отвлекать своего гостя от возвышенных размышлений. Что ни говори, со вчерашнего дня он немало изменился. Быть может, только по отношению ко мне? Но все же такая внушаемость оставляла надежды на успешное развитие интриги.

По сути, дю Гуа попал в сети, заботливо расставленные им для вождя гугенотов. Он так хотел убедить меня, что союз с королем Генрихом, заключенный его стараниями, будет панацеей от всех бед, что даже не заметил, как мое согласие уводит его все дальше от первоначального замысла.

Однако, как бы то ни было, сейчас у меня была полная свобода передвижений по замку, и грех было этим не воспользоваться. Вызвав слуг, я спешно оделся, дикарски комкая священный ритуал королевского рассвета. Но чего еще ждать от такого неотесанного мужлана, как король Наварры, да еще, как выясняется, псевдокороль! Теперь у меня наконец-то, было время пристальнее рассмотреть щедрый подарок Генриха Анжуйского своему фавориту.

Аврез ла Форе возвышался посреди обширной поляны, должно быть, искусственной, на довольно высоком насыпном холме. Подобная манера строить замки в этих краях была известна очень давно. Возможно, еще со времен нашествия безжалостного норманнского конунга Ролло. Однако от прежних незамысловатых укреплений уже не осталось и следа. Аврез давно разросся за пределы, первоначально отведенные для строительства, и теперь являл собою странную смесь мощных, хотя и не слишком высоких стен романской постройки и позднеготического особняка, должно быть, времен короля Франциска I. Центральная башня этого величаво изящного сооружения была увенчана высокой крышей-колпаком и множеством маленьких башенок-стрельниц, толпящихся вокруг нее, точно дети в остроконечных шляпах вокруг елки.