Владимир Свержин - Сеятель бурь

– Простите, ваше превосходительство, – кривясь от боли, простонал Конрад.

– Пустое, друг мой, – отмахнулся генерал, не отрывая глаз от своего оптического прибора, – неудобства, причиняемые боевыми ранами, с лихвой перекрываются славой. У победителей же все заживает куда быстрее, чем у побежденных, Кажется, цела! Да вы садитесь, – вновь обращая внимание на присутствующих, велел гостеприимный хозяин. – В сторону условности.

– Ваше превосходительство, – начал я, едва усаживаясь на застеленную кавалерийским плащом кровать, – перед тем, как пришел Конрад, мы с вами говорили…

– Да-да, – не давая мне времени окончить фразу, торопливо произнес Наполеон, – оно при вас?

– Именно так, – склонил голову я. – Даже в плену эта депеша хранилась при мне неотлучно.

– Давайте скорей ее сюда. – Он требовательно протянул руку.

– Если позволите, я разуюсь.

Бонапарт кинул на меня несколько удивленный взгляд и согласно кивнул.

Заготовленная для меня в Институте экипировка, кроме штатного вооружения, отличавшегося от присущего эпохе лишь качеством изготовления да кое-какими техническими новшествами, включала и дополнительное, в частности, пару метательных ножей, гнезда для которых были оборудованы в задней части голенища моих сапог. С недавних пор одно из них пустовало, второе же хранило наследие безвестного швейцарского гвардейца, убитого по дороге в Вену.

– Наконец-то, – принимая из моих рук свернутую шифровку, пробормотал императорский фаворит, украдкой бросая взгляд в сторону поднятых мною бумаг. – Весьма своевременно.

Я проследил направление взгляда полководца и от волнения едва смог удержать дыхание в норме. Слова маэстро Палиоли о том, каков должен быть ключ к шифру неведомых сподвижников властолюбивого корсиканца, точно подводная лодка из океанских пучин всплыли в моей памяти. Среди бумаг генерала находилась единственная книга в дорогом переплете с супер-экслибрисом [17], изображающим герб рода Буонапарте – две перевязи и две звезды. Она точно драгоценная карета меж крестьянских подвод выделялась меж разрозненными записями, депешами командиров и картами окрестных земель. Я обратил внимание на нее, еще когда поднимал с пола. Сдержавшись, чтобы не выказать неуместной радости, я активизировал связь, чтобы поделиться своим предположением с суровым начальством.

– Это квадриум! — словно Архимед, выскакивающий из ванны, мысленно закричал я.

– Что квадриум? — оглушенный нежданным всплеском моих чувств, настороженно переспросил Палиоли.

– Сочинения, приписываемые Цезарю: записки о галльской войне, о гражданской войне…

– Да-да, – отозвался недовольный, вероятно, несвоевременным вторжением резидент, обрывая мой страстный монолог, – а также об александрийской и африканской войнах. Я знаком с этими сочинениями с юных лет.

– Квадриум – любимая книга Наполеона, он всегда ее возит с собой. Вероятно, именно эта книга служит ключом к шифру!

– Неужто? — В голосе Умберто послышался неподдельный интерес. – Вы заметили место и год издания?

– Генуя, 1770 год. Должно быть, это книга еще из библиотеки его отца.

– Данный факт к делу отношения не имеет, – пресек мои излияния деловитый мастер банковских махинаций. – Генуя, 1770 год. Тираж скорее всего мизерный, но все же не настолько мал, чтобы эту книгу было невозможно достать. Хорошо, благодарю вас. Держите меня в курсе событий. Если ваши предположения верны, я сообщу текст дешифрованного послания.

– И на том спасибо, – буркнул я, отключая связь, так и не дождавшись заслуженной похвалы.

– Ваше сиятельство, – в дверь снова постучали, – генерал-квартирмейстер велел передать, что столы в замке Сокольниц уже накрыты. Его императорское высочество ожидает вас, дабы начать праздничный ужин в честь победы.

– Дьявольщина! Молокосос! – процедил «виновник» сегодняшней победы по-итальянски и вновь обратился к нам: – Прошу извинить меня, господа! Поверьте, ужин с героями мне был бы куда приятнее, чем предстоящее торжество на костях. Но я вынужден оставить вас, ибо наследник-цесаревич желает высказать, насколько он благодарен мне за то, что я не слушал его идиотских распоряжений. Надеюсь, однако, что меню, подготовленное моим поваром, будет ничуть не хуже, чем в Сокольнице.

История человечества, знавшая множество блистательных полководцев, – яркое свидетельство тому, что, как и гениальные живописцы, они имеют свою неподражаемую манеру создавать эпические полотна сражений и картины войн. Невозможно перепутать стройность и слаженность действий стрелковых шеренг Фридриха Великого с быстротой, глазомером и натиском Суворова. Таким же образом тонкий расчет и стремительный маневр Наполеона отличались от яростного урагана, именуемого Александр Дюма.

Не получивший правильного военного образования, этот сын нормандского маркиза и черной рабыни больше верил в счастливую звезду и собственную несгибаемую волю, чем в толковые, но скучные построения своего генерального штаба. Ему ничего не стоило промчать верхом перед колонной гренадеров, не обращая внимания на свист пуль и вой ядер, с хохотом ворваться в центр вражеского каре, повергая в мистический ужас и панику отступающего противника.

В Европе всерьез поговаривали, что матерью базилевса Александра была не просто рабыня, а туземная колдунья, что он заговорен от любого оружия, что, вызванный из адской бездны, в него вселился дух покорителя мира – великогоязыческого царя Македонии. Десятки раз под ним убивали коня, пули сбивали с его головы треуголку и дырявили плащ, но он сам оставался цел. В последней битве уланская пика сорвала с плеча базилевса эполет, когда он вел в бой свою гвардию, чтобы сокрушить упирающийся правый фланг Багратиона, но и она даже не оцарапала повелителя французов.

Был еще один миф. Он гласил, что, ведомый неистовым духом Александра Македонского, базилевс непобедим. С этим мифом было покончено в долине невзрачной речушки Гольдбах. Конечно, вынужденное отступление боевых порядков Дюма трудно было назвать разгромом, но поле осталось за союзниками. Как стало нам известно чуть позже, узнав о праздничной вечеринке в Сокольницком замке, Дюма рвался в бой, желая под утро навестить чересчур опьяненных победой врагов. Маршалы наперебой твердили ему об усталости войск, отсутствии свежих резервов, необходимости переформировать дивизии и полки, скудном запасе пороха, пуль, зарядов для артиллерии… Он рычал, точно дикий зверь, топал ногами, рвал в клочья вызолоченный мундир, но потупившие взгляд генералы и маршалы были непреклонны – армии был нужен отдых.