Владимир Свержин - Сеятель бурь

Утомленные многими часами кровопролитного сражения войска отступали в хорошо укрепленный Бриен, где теперь должна была располагаться ставка повелителя французов. Именно туда и прибыл гонец из штаба союзников, предлагающий непобежденному Александру Дюма перемирие. Воодушевленные тем, что отныне в официальных реляциях именовалось «великой победой при Сокольнице», австрийцы и россияне всерьез собрались было преследовать отступившего неприятеля, но трезвый подсчет сил и резонные доводы влиятельного фаворита российского императора отвратили союзников от этой пагубной мысли. «Военная фортуна, – как заявил великому князю и австрийскому императору непреклонный корсиканец, – как и всякая женщина, благоволит дерзким, но не выносит дураков».

Мне не довелось видеть этой сцены, но оснований не верить князю Четвертинскому, слышавшему рассказ об этом казусе от Багратиона, лично на данном военном совете присутствовавшего, у меня не было. Гонец из Сокольница прибыл к Дюма в самый подходящий момент. Двойственная нормандско-африканская натура базилевса как раз дала сильный перекос в сторону его материнских корней, и переживая, должно быть, первую в жизни неудачу, Александр впал во флегматичную задумчивость и созерцание духов. Скорее всего именно они и подсказали грозному покорителю Европы согласиться на предложение своих венценосных противников.

Спустя три дня перемирие было подписано, мирные же переговоры должны были начаться в Вене в канун Рождества.

Видит Бог, как мне не хотелось возвращаться в столицу Австрии. Я уже видел себя разгуливающим по берегам Невы, вероятно, куда более обустроенным теперь, чем в разгар золотого века Екатерины, когда мне довелось побывать там в первый раз. Пожалуй, на взыскательный лондонский вкус град Святого Петра был воплощением истинно варварской роскоши, и поговаривали, что древняя столица еще пышнее, чем ее северная, овеваемая всеми морскими ветрами сестра. Но это яркоцветие в сочетании с российским хлебосольством радовали меня, воскрешая в памяти воспоминания о первой «самостоятельной» командировке в «сопределы». Здесь же, в Вене, элегантной и вычурно прекрасной, меня ждали лишь те, с кем я вовсе не горел желанием встретиться.

Первый досадный визит не заставил себя долго ждать. Господин Протвиц явился в особняк Турнов в сопровождении пары жандармов, захваченных, должно быть, для пущей уверенности.

– Граф, я желаю задать вам несколько вопросов, – содрогаясь от собственной наглости, заявил таксоид.

– Задавайте уж, коли пришли, – скривил губы я, досадуя, что ранний визит ищейки может вызвать нежелательные вопросы у генерала Бонапарта и князя Бориса Антоновича, квартировавших в моем особняке. Я также приглашал и Багратионов, но те сочли удобным занять опустевшие апартаменты Екатерины Павловны Багратион, оплаченные до конца года. У Конрада же и вовсе оказалось здесь то ли родство, то ли зазноба, и он лишь изредка заскакивал пропустить глоток «рейнвейна».

– У меня есть сведения, что вы мошенническим образом завладели деньгами барона фон Дрейнгофа, и я желал бы знать…

Я резко поднялся с места и навис над вжавшимся в кресло Протвицем:

– Что вы изволили сказать?! Мерзкий ублюдок! Да как вы посмели только помыслить себе такое?!

– Я на службе! – выкрикнул полицейский.

– Я, между прочим, тоже!

– Знаете ли вы, – затараторил сыщик, – что-либо о так называемом «чудесном аппарате графа Сен-Жермена», который извлекает звонкую монету из неоплатных векселей?

– Извлекал, – поморщился я, нервно расхаживая по кабинету. – Сей замечательный агрегат, увы, был разрушен в момент нападения разбойников на наш обоз близ Вены. Да вы сами были тому свидетелем!

– Среди имущества, утраченного вами на проезжем тракте вблизи столицы, не было означенного чудесного прибора. – На лице Протвица шипящей змеей скользнула недобрая ухмылка. – Я сам лично составлял опись того, что было уничтожено во время разбойничьего нападения. Однако скажу вам больше, ваше сиятельство, подарка Сен-Жермена в обозе не было вовсе.

– С чего вы это взяли? – Я сурово нахмурил брови.

– А с того, что у меня есть прямое свидетельство, что сия в высшей мере подозрительная вещица была продана вашим секретарем барону Дрейнгофу за полмиллиона золотом.

– Ну, каков мошенник! – с негодованием проговорил я.

– Секретарь?

– Барон!

– Почему?

– Мне странно, господин Протвиц, что вы задаете столь нелепые вопросы. Легко смутить такими-то деньжищами душу небогатого человека, ведь и сам прародитель греха искусил Адама и Еву в Эдемском саду, но скрытно посягать на чужое имущество, да еще подбивать на этот прискорбный шаг честного, хотя и слабого, – я скорбно вздохнул, – потомка райской четы – разве это не преступление? Знаете что, господин Протвиц, – мои пальцы решительно сомкнулись на гусином пере, торчавшем в чернильнице, – с секретарем я сам разберусь. Он, конечно, виноват передо мной, но все же он давно и верно мне служит. А вот барона, будь он хоть на йоту человеком истинно благородным, я бы, пожалуй, вызвал на дуэль! Но эти жалкие ростовщики лишь позорят звание дворянина, а потому я желаю возбудить против него дело о незаконном завладении чужим имуществом. Кажется, так это у вас называется?

– Вы что же, хотите сказать, что прибор, в который вкладывались неоплатные векселя, а высыпались золотые монеты, действительно существовал?

– Ну конечно, – удивленно пожал плечами я. – А что, собственно говоря, вам кажется странным?

– Но этого не может быть! – едва не закричал полицейский. – Это противоречит всяческим законам природы!

– К стыду моему, признаюсь, – сокрушенно вздохнул я, – мне совершенно неизвестен принцип, заложенный великим графом Сен-Жерменом в основу сего таинственного прибора. Но если желаете, я готов немедля отдать вам, ну, скажем, сотню монет, и вы сами убедитесь, что в них абсолютно никакой фальши, самое что ни на есть истинное золото.

– Граф, – Протвиц возмущенно поднялся с места, – если вы желаете подкупить меня…

– Кто здесь говорит о подкупе? Я сказал, что готов дать вам объект для экспертизы. Кстати, господин сыщик, раз уж мы заговорили о похищенном у меня имуществе… Если вы утверждаете, что оно не погибло, как я полагал, то мне интересно знать о его судьбе.

Таксоид вынужденно скривил физиономию, силясь изобразить проникновенное сочувствие:

– Увы, сей чудесный прибор был разрушен. Спустя день после вашего отъезда барон вознамерился испытать златоносную машину, однако та разрушилась с дымом и грохотом, похитив у господина банкира векселей почти на сто тысяч крон и нанеся ущерба пламенем еще на две тысячи.