Владимир Свержин - Трехглавый орел

– А что герцогиня Кингстон? – непонимающе остановился лорд Баренс. – Она на тебе.

Санкт-петербургская гауптвахта была не самым уютным местом северной столицы. В сравнении с гауптвахтой форта Норич, куда я как-то загремел за драку с патрулем, это были просто нечеловеческие условия. Но все же мой офицерский чин и благородное происхождение давали право на кое-какие льготы. Пол камеры был вымыт, нары заменены койкой с вполне пристойным тюфяком, а уж то, что в камере не было кондиционера и до ветру пришлось тащиться под конвоем ярдов за сто, так и в императорском дворце подобные удобства были немногим лучше. Пока же от нечего делать я завалился на тюфяк и задремал в ожидании дальнейших действий «царских сатрапов».

То, что пошла связь, я понял, когда картинка во сне вдруг перестала соответствовать произносимому тексту. Я резко сел, стряхивая остатки дремы.

– ...Генерал-поручик Бибиков, ваше величество, намой взгляд, вполне мог бы заменить Суворова в Польше, – слышался приглушенный голос Безбородко.

– Бибиков? Чем же он так хорош? Коли я не ошибаюсь, это тот самый генерал, который командовал при Ларге одним из каре Румянцева?

– Истинная правда, ваше величество. Андрей Аполлинариевич генерал знающий и основательный. Коли идти надо, ему, пожалуй, за Суворовым не поспеть, но ежели стоять крепко, тут лучше его и не сыщешь.

– Ну что ж, хорошо, пусть будет Бибиков. Подготовь к вечеру рескрипт. По Емельке что?

– По повелению вашего величества я скудостью ума своего обмыслил...

– Ладно, душа моя, не томи, говори толком!

– Коли вы, ваше величество, хотите Пугачева с войском за море спровадить, то посылать против него Суворова смысла нет. Генерал «Вперед!» от него и духу не оставит.

– Так что же, его в Польше держать?

– Ан нет, ваше величество! Для ляхов – честь велика, для нас – толку чуть. Пусть отправляется на Яик.

– Да ты ж сам только-только говорил, что нельзя ему идти против Пугачева!

– И впредь говорить буду. Пусть Александр Васильевич отправляется на Яик, да только малой скоростью. И чтоб с фокусами своими и причудами, дабы слава его впереди за сто верст бежала. Пусть супостат, еще и не встретившись с Суворовым, уже потери от него имеет. Оно среди бунтовщиков завсегда так: народу много, да смельчаков мало. А своя рубашка до тела ближе. Вы же тем временем повелите из гусарских и верных вам казачьих полков охотницкие команды сформировать. Коли враг ушел в степи и боя не ищет, так и мы их искать не будем. Сейчас главное из степей Пугачева не выпустить. Пусть охотницкие команды крутятся близ разбойников, что оводы вокруг мерина, да жалят побольнее: лошадей уводят, колодцы засыпают, посты да разъезды бьют. Без воды, без коней да без глаз ему в степи несладко придется. А тут еще, не ровен час, Суворов объявится. Вот здесь-то мы ему лазейку и покажем. Оно ж не зазря говорят, ваше величество, что загнанная в угол крыса бросается на кота. Пусть себе выходит, да только туда, куда мы пожелаем.

– Что ж, толково. А далее-то что?

– А далее след послать к Емельке верного человека, дабы он договорился о тайной встрече.

– С кем же, душа моя?

– Человек должен быть солидный, известный, доверием вашим облаченный да с широкими полномочиями.

– Не себя ли, голубь, имеешь в виду?

– Да что вы, матушка-императрица, я в переговорных каверзах не изощрен. Вот ежели бы графа Панина, к примеру?

– Ох, не любишь ты его, хохол. Знаю, что не любишь!

– Да что вы, ваше величество, токмо о пользе отечества забочусь.

– Экий заботник выискался. Ладно, обдумаю я, кому с Емелькой говорить. План же хорош. Хитер ты, бестия!

– Токмо...

– Полно, оставь свои «токмо»! Токуешь тут, как глухарь. Поведай лучше, что там за конфузия у графа Григория Орлова нынче вышла?

– – С тем шел, ваше величество. Стало быть, вот как дело было: тот самый англицкий лейтенант, о коем вы велели справки навести, сегодня поутру, сдав патент свой офицерский в адмиралтейство, зашел в кофейню «Четыре фрегата» кофе выпить. Тут как раз случился и граф Григорий, пребывающий в буйстве. Он начал кричать на англичанина, почему, мол, тот его не приветствует, однако лейтенант вел себя спокойно и рассудочно и драки вовсе не искал. Тогда граф Орлов вызвал Камдила на поединок, коий сегодня в час пополудни и состоялся на острове Голодай.

– И чем же дело закончилось? Я слышала, граф Григорий в ногу ранен?

– Верно, ваше величество. Да вот закавыка. – Безбородко явно замешкался, подыскивая слова. – Граф, того... сам себя в ногу ранил.

– И такое может быть? – В голосе Екатерины слышался неподдельный интерес.

– Может, ваше величество. Коли оружием владеть так, как сей лейтенант владеет.

– Да точны ли эти сведения?

– Вне всякого сомнения, государыня. Их офицер принес, за Камдилом наблюдать приставленный. Состоящий при тайной канцелярии лейб-гвардии гусарского эскадрона вашего поручик Никита Ислентьев.

Я выругался. Крепко и забористо. Так что мне могли позавидовать самые просоленные боцманы в ближайшей портовой таверне. Нет, ну каков стервец! А впрочем, чего же, собственно говоря, было ожидать? Неужто, попробуй племянник русского посланника поступить на английскую службу, его не снабдили бы хвостом. И все же Никита, Никита...

– Где сейчас лейтенант сей пребывает? – Голос Екатерины был суров и тверд, так что я начал подумывать о вариантах экстренного прощания с этими гостеприимными стенами.

– На гарнизонной гауптвахте, ваше величество. Ожидает вашего приговора.

– Вот что, хохол. Поединок, хоть и преступление, не может быть судим обыкновенными уголовными законами. А потому велю немедля отпустить храбреца! Завтра же пусть прибудет в Царское Село к двум часам. Желаю его видеть и разговаривать. А графу Григорию Григорьевичу передайте, что мы в большом волнении из-за его раны пребываем. Скажите ему также, что для скорейшего излечения его сиятельству нужен чистый сельский воздух, а потому пусть едет в имение свое и пред мои очи без вызова не является.

– Слушаюсь, государыня.

– А по пути отыщи моего флаг-капитана Верейского да укажи ему: пусть яхту к походу готовит. В Петергоф пойдем. Парад делать будем в честь пятилетия Чесменской победы.

Я устроился на своем тюфяке поудобнее, ожидая, когда дежурный офицер отворит дверь моей камеры с сакраментальной фразой: «Милорд, вас ждут из подземелья». Отсутствие телефона стоило мне еще часов трех тюремного заключения, но не биться же головой о врата моей темницы с криком: «Я знаю, императрица повелела меня отпустить!» Томясь в ожидании, выдернул соломинку из тюфяка и, найдя место попыльнее, начал играть сам с собой в крестики-нолики. В этот день мне явно везло, победа каждый раз оставалась за мной.