Владимир Свержин - Трехглавый орел

– Уж какое-то время точно будет, – хмыкнул многоопытный лорд Баренс. – Во всяком случае, до той поры, пока острые впечатления от путешествия в Россию не превратятся в воспоминания, а затем в ностальгию. Что будет дальше, кто знает? Нежные чувства от времени порою становятся только крепче и глубже, совсем как старые вина. Пока же их светлость сообщила, что хотела бы написать вам, сэр, большое письмо, но, увы, не знает адреса, а потому интересуется, нельзя ли воспользоваться услугами нашего посла в России. Я объяснил ей, что это было бы неловко, что в последнее время ты, вероятно, мало бываешь в Петербурге, а указать какой-либо адрес, по которому тебе можно писать, пока не представляется возможным.

– Пусть уж пишет прямо Екатерине. Когда в очередной раз заступлю дежурным флигель-адъютантом, может, и пошлю весточку.

– Кроме того, Элен просила передать тебе при оказии, что если ее первенцем будет мальчик, она непременно назовет его Вальдаром.

Я лишь печально вздохнул, не зная, что и ответить на столь лестное предложение.

– Понимаю, – услышав мой вздох, усмехнулся дядюшка, – ты бы хотел, чтоб и фамилия у первенца была Камдил, но уж извини, с этим вряд ли что-то выйдет. Несмотря на то что в нашей работе женщины вообще и все связанные с ними амурные дела – обязательный элемент программы, любовь, не обессудь, непозволительная роскошь. В институтских стратегмах для нее места нет. Ладно, – ощущая мою печаль, кинул лорд Джордж, – бог с ними, с прекрасными дамами. Давай поговорим о чем-нибудь приятном. Например, о боеспособности пугачевского корпуса. Насколько я понял во время зимних квартир, Орловы изрядно над этим поработали...

Перед дверью моих покоев в доме фон Рёкке я слегка притормозил. Ожидавший в прихожей почтенный краснолицый бюргер, утиравший пот со лба и щек кружевным батистовым платочком, при моем появлении вскочил со стула и бросился вперед, словно собираясь заключить меня в объятия.

– Чем обязан? – сурово поинтересовался я, внутренне понимая, что незваный посетитель наверняка явился с очередной жалобой. Такие вот гости стали уже неотъемлемой частью моих вечеров, хотя обычно их было больше.

– Ваше высокоблагородие, господин подполковник! – Бюргер поклонился, стараясь придать своим тучным телесам видимость благородной осанки. – Мое имя Генрих Вайскирхен, я член городского магистрата города Риги...

– Хорошо, хорошо, – кивнул я, прерывая ожидавшийся поток должностей и почетных званий, призванный убедить меня в важности гостя. – Что привело вас на ночь глядя в такую даль?

– Ваше высокоблагородие, я приехал к вам с жалобой на поведение одного из ваших подчиненных.

– Кого же именно?

– Поручика Ржевского.

Я отвел глаза. Если бы все жалобы на бравого гусара, полученные мной за последние месяцы, были написаны на бумаге, боюсь, что рукопись по толщине своей превосходила бы ИСТОРИЮ КУРЛЯНДИИ.

– И что же он натворил? – осведомился я.

– Он опозорил меня на всю Ригу! Видите ли, намедни в моем дому был бал в честь семнадцатилетия моей дочери Гретты, поручик был на него зван...

Подробное описание проступка грозило затянуться надолго. За именем поручика следовал долгий список высоких гостей, почтивших дом Вайскирхенов своим присутствием.

– Милейший, я полдня не слезал с коня и очень устал. Не могли бы вы говорить покороче?

– Да-да, конечно, – осекся член магистрата, – Так вот, за обедом означенный поручик опрокинул соусник на скатерть тончайшего голландского полотна.

– Нехорошо, – согласился я.

– Вот и я говорю, нехорошо, – обрадовавшись моей поддержке, повысил голос благородный отец семейства. – Моя дочь Гретта сделала господину Ржевскому замечание. Она сказала ему: «Поручик, вы не слишком-то ловки за столом».

– Простите гусара, – вздохнул я. – Походы, бивуаки. Ночевки на постоялых дворах, а то и вовсе под открытым небом. Где уж тут сохранить светские манеры.

– Да я бы и простил, – бюргер прижал руку с батистовым платочком к груди, – хотя скатерть обошлась мне в пятнадцать талеров...

– Так что же тогда?

– Поручик смерил мою дочь предерзким нескромным взглядом и заявил во всеуслышание: «Да, мадемуазель. Стол не моя мебель. То ли дело койка!»

Я отвернулся, пытаясь скрыть смешок. Это было очень похоже на Ржевского.

– И чего же вы хотите от меня? – произнес я сурово, справившись наконец с предательской улыбкой.

– Я хочу, чтобы вы приняли меры!.. – Посетитель грозно потряс жирным кулачком перед лицом. – Я требую этого!

– Непременно, – кивнул я. – Самые жестокие. А теперь позвольте мне пройти. Я очень хочу умыться с дороги и поужинать.

– Так я могу надеяться?

– Безусловно.

Я взялся за дверную ручку и прислушался. Из комнаты доносилось то ли пение, то ли речитатив.

– Господин полковник. – Маленькая аккуратненькая горничная, прибиравшая в моих апартаментах, заметив, что беседа окончена, появилась как из-под земли. – Вас дожидается граф Калиостро. Зная ваше давнее знакомство, я осмелилась пустить его. Я правильно сделала? – Девушка присела в книксене.

Я кивнул не глядя. Да и что там было глядеть, девушка была бесцветна, как водяной знак на затертой купюре. Мне было известно, что «граф Калиостро-два» находится в Митаве, что вместе с Лоренцией он время от времени устраивает сеансы чревовещания, демонстрируя нехитрые фокусы вроде поджигания политой спиртом руки и хождения по битому стеклу. Знал я также, что данный носитель громкого имени – лишь слабая тень, двойник истинного великого магистра.

Очевидно, проинструктированный Лоренцией о нашем знакомстве, он каждый раз приветливо раскланивался при встрече, а иной раз даже приглашал на свои ассамблеи. Мне было недосуг развенчивать любимца митавской публики, да и, признаться, я не видел особого смысла мешать обманываться желающим быть обманутыми. Потому визит его сиятельства несколько удивил меня. Прежде за ним такого не водилось.

Я толкнул дверь и вошел. Граф действительно что-то напевал, стоя у окна и глядя на проезжающие мимо экипажи. Услышав мои шаги, он обернулся.

– Вы? – Я подошел поближе, боясь верить своим глазам. Калиостро был без парика. Его волосы, иссиня-черные при первой нашей встрече, теперь были изрядно седы. Но, главное, теперь на лице его не было невидимой, но словно бы ощущаемой маски высокомерного всепобеждающего шарлатанства. Передо мной был самый что ни на есть истинный граф Алессандро Калиостро, Джузеппе Бальзаме, граф Феникс, маркиз Пелигрини, или как там его назвали при рождении.

– Как видите – я, – грациозно поклонился великий магистр.

– Признаться, не ожидал, – ответил я на приветствие моего гостя. – Давно о вас ничего не было слышно. Какими судьбами?