Владимир Свержин - Воронья стража

– Кака гадюка! – узнав об этом, в сердцах промолвил Лис. – А я ж ему картоху жарил!

Но молодой инфант Уолтер Рейли, повелитель Калабрии и Майорки, вице-король Новой Кастилии, не слышал возмущенных слов старого приятеля. Он был занят денно и, полагаю, нощно.

Буквально отдавив своим несгибаемо яростным напором единокровного брата Филиппа II королевского бастарда дона Хуана Австрийского, увенчанного лаврами победителя при Лепанто, он лично возглавил подготовку Армады для вторжения на еретические острова. Возмущенный небрежением, испанский флотоводец в оскорбленных чувствах умчался вершить королевскую волю во Фландрию, а принц Валтасар, энергично взявшись за дело, проводил все свое время между верфями, храмами и солдатскими казармами. Пример Вильгельма Завоевателя явно вдохновлял Рейли, добавляя сил его и без того деятельной натуре.

Таким образом, у нас дел также прибавилось. Франко-англо-голландская коалиция, сколачиваемая при нашем участии, все более обретала реальные формы. Забыв обычные увеселения, Елизавета I вдавалась в каждую подробность грядущей обороны своей державы. О том же, что войны не избежать, ни у кого не было ни малейших сомнений.

Испания, подобно мифическому царю Мидасу, страдавшая от голода из-за бесплодного золотого изобилия, напрягалась из последних сил, чтобы снарядить могучий, никогда не виданный доселе флот. За этой подготовкой, казалось, были позабыты и Голландия с ее бесконечной смутой, и ненасытная католическая лига Франции. Все отошло на второй план, все откладывалось до тех времен, когда принц Балтасар на испанских мечах взойдет на трон Англии. Конечно, такое послабление не замедлило сказаться на общем положении в Европе, делая шансы коалиции немного отличными от нуля.

В начале апреля в Британию тайно прибыл благочестивый духовник Генриха IV Французского, брат Ацриен. Он пересек еще штормящее море с одной лишь целью: сообщить огнекудрой Бэт, что его святейшество был вынужден пообещать Филиппу II миллион золотых эскудо для покорения Британии. Правда, римский понтифик благоразумно поставил условие, что выплата состоится лишь тогда, когда первый испанский солдат высадится на островах. А посему смиренный бенедиктинец умолял ее величество не доводить святой престол до растраты, обещая взамен тайную, но весьма эффективную поддержку своих многочисленных друзей.

И вот в последних числах мая, когда душа человеческая радуется жизни, испанский флот вышел в море, оставляя за кормой ободранное как липку отечество. Сто пятьдесят вымпелов, сто пятьдесят тяжелых многопушечных чудовищ медленно ползли через Аквитанское море, наводя ужас на побережье Франции. Но безучастно взирали одеревеневшие святые из-под бушпритов Армады на ощетинившиеся прибрежные крепости. Их ждал более высокий подвиг. Быстроходные французские люггеры, неуловимые пенители волн, стремглав мчались к мысу Финистер, где ждала появления испанцев эскадра коалиции. Даже в соединенном виде по количеству линейных кораблей она не могла тягаться с могучим испанским флотом.

Но это не входило в наши планы. Сейчас главная задача была не пустить испанцев к восточному побережью Англии, маневрируя между Корнуэллом и смертельно опасными скалами Бретани, заставить повернуть их в Ирландское море. Как ни крути, принц Валтасар был не слишком опытным адмиралом, а между яростным абордажем и схваткой флотов огромная разница. На суше этот ловкий рубака чувствовал себя куда как увереннее, стало быть, имелся вполне реальный шанс, что он не пожелает ввязываться в открытый бой и захочет обойти нас с фланга. К тому же идея привлечь на свою сторону ирландских повстанцев была весьма недурна, а высадка в Уэльсе сулила практически неограниченные возможности развития успеха.

Я верил, что Рейли не преминет пойти этим путем, радуясь случаю оставить глупых англичан болтаться в тех мрачных, неуютных водах, где Бретань, подобно окаменевшему дракону, разинув клыкастую пасть, сотни лет лежит и не тонет в волнах Атлантики. Мысль, что и говорить, была хорошей, но в Бристольском заливе Рейли поджидали брандеры, груженные порохом, кардиффским углем и девонширским торфом, а затем удар объединенными силами англо-франко-голландского флота.

Июньская ночь была безлунной и душной. Казалось, даже бескрайняя морская гладь не в силах освежить жаркого летнего дыхания. В такое время года хочется валяться лениво в гамаке, вдыхая аромат цветущего жасмина и вишен, а не стоять на палубе в ожидании появления огней испанской эскадры, как это сейчас делали мы.

Рокот волн, доносившихся с левого фланга боевого ордера эскадры, недвусмысленно напоминал о близости одного из самых ужасающих для мореплавания мест в мире – горловины между островом Сейн и мысом Ра. Смертельного коридора, где морской прибой грохочет о трехсотметровый красный утес, гранит которого, точно буро-зелеными кровоподтеками, покрыт целыми джунглями водорослей. На восемь миль отсюда и до острова тянется сплошное месиво скал, точно зубы в пасти акулы. Неумолимое течение волочет сюда корабли, чтобы выбросить безжизненные обломки на огромный песчаный пляж с романтическим названием Залив Усопших.

– Огней все нет, – бормотал стоящий рядом со мной капитан “Верпя Уэльса”. – Не могли же они исчезнуть! Тысяча чертей! Флот – не стая чаек, чтобы улететь, не оставив следа!

– Огни! Огни! – Крик марсового разорвал тишину, пробуждая эскадру к возможному бою.

– Где? – Я от волнения выхватил бесполезную сейчас подзорную трубу. – Правый фланг чист!

– По левому флангу!

Я удивленно уставился на Лиса, указывающего пальцем на отдаленную цепочку огоньков, неспешно движущуюся слева от нас.

– По левому? Но это же значит…

Громкий треск примешался к канонаде прибоя, долетавшей до нас от Сейна. Точно слепые за поводырем, осененные благословением святых галеоны и линейные корабли втягивались в коварную горловину, откуда еще никто не выходил живым. Несмолкаемый треск и едва слышные крики о помощи водрузили крест на томности летней ночи, на чаяньях Испании и на необходимости нашего пребывания в этом мире.

– Как всегда! – развел руками Лис. – Это значит: Британия, правь морями!

Из зеркала на меня глядело лицо весьма знакомое, но все же не совсем мое. Я в который раз ощупывал нос, лишенный привычной бурбонской развесистости. Реабилитационный центр Института предоставлял своим клиентам покой и редкую возможность основательно поправить здоровье за казенный счет. Но Лису этот самый покой, кажется, даже не снился. Он мрачно хлестал, как он выражался, забодяженный тут же “Лисовый напий” и завывал, аккомпанируя себе на гитаре: “Когда воротимся мы в Портленд, нас примет родина в объятья…”