Владимир Свержин - Воронья стража

Я лихорадочно перебрал в памяти список смертных грехов и, пожалев о его краткости, прибавил к портрету несчастного генерала очередной колоритный штрих:

– Но недолог был медовый месяц мужеубийцы! Спустя неделю, всего лишь неделю, очутилась она в подземельях инквизиции, обвиненная в колдовстве и ворожбе собственным, с позволения сказать, новоявленным супругом. И это лишь потому, что она застала его в объятиях юного ординарца!

Лис бы мог мною гордиться! Режиссеры мексиканских телесериалов и вовсе бы наперебой бросились уговаривать меня оставить неблагодарное занятие оборонять чужие крепости и моля посвятить свой гений созидательной карьере сценариста. И все лишь для того, чтобы выгадать несколько лишних минут!

А между тем мой деятельный напарник продолжал стремительно окучивать, как это у него называлось, загулявших соотечественников.

– Ось так я и став прынцеви як тинь. Вин бэз мэнэ ни до кого! Бо вже ж ни слушнойи промовы сказаты, ни кулиш зварыты – ничего нэ вмие! Отака вона кров блакытна! [54].

– Так тэпэр, по всьому, ты, выходыть, шляхтыч коронный?! [55].

– Та отож шо шляхтыч. Без пъяты порток магнат! Прынц же ж мий – крулев брат, и нашему крулю Францишку родыч [56].

– То добре! – восхищенно покачивая головой, проговорил Иван Волошанин.

– То гарно, то гарно, алэ ж мэпи цэ тьфу! Колы бажаетэ то я для кожного з вас, хоробрых льшарив запоризькых – в един час шляхэтство выговорю! [57].

– Та брэшэш! [58] – Глаза ватажника заинтересованно вспыхнули.

– Та щоб мэни з цього мысця не зийты! Та щоб я ось тут на мисци луснув! [59].

– Побожысь!

– Як Бог свят! – Лис осенил себя широким православным крестом, покосился в угол, где должна была бы висеть икона с лампадкой, и, не обнаружив ее, смачно сплюнул на пол. – Напасть бусурманская!

– Вирю! – пьяно кивнул Подкова. – Гэй, шинкар! Чарку пану сотныку! [60].

Испуганный трактирщик, вынужденный мириться с едва прикрытым разбоем казачьей вольницы, скривившись, точно от хронической изжоги, поднес шевалье д'Орбиньяку кубок. По всему видать, не первый!

– За братив-лыцарив шляхетнойи Сичи! За гостри шабли! Та щоб у наших ворогив в горли пирья поросло! [61].

Гул одобрения вторил цветистому тосту моего друга. Он сделал большой глоток и замер, точно пораженный столбняком.

– Цэ ж якэсь дыво! Яка потворна гыдота! [62] – Лис повернулся к трактирщику, напрягшемуся в предвкушении неминуемого погрома. – Ты что же, милейший, – переходя на голландский, задушевно спросил мой адъютант, – славных рыцарей, честных казаков, поишь жидкостью для мытья котлов?!

– Да это… – начал было оправдываться трактирщик.

– Только не говори, что тебе привезли ее из Виллабаджо! Там все потратили во время последнего праздника! – яростно взорвался “миргородский сотник”.

– Это же прекрасная овсяная водка! – округлил глаза хозяин заведения.

– Що ты проварнякав? – не унимался Лис. – Хлопци! Чы вы чулы, що ци кляти голандци з вивсом роблять! Мы цим зэрном конэй наших годуемо, а воны з нього самогонку гонять, та и самых козаченьок пригощають. У, недолугий опецьок, лайножер! – Сергей замахнулся на попятившегося корчмаря и с грохотом опустил кулак на ни в чем не повинную столешницу. – Мэрзэнный слымак! Чуетэ мэнэ, хлопци! – во всю мощь своей луженой глотки гаркнул бывший начальник штаба армии Пугачева. – Йдэмо звидсы до баронського маетку! Ось де справжний яливцевий пэрвак! Тришечки ковтнеш – и зэмля у пляс пидэ! [63].

В результатах этой пламенной речи у меня не было ни малейшего сомнения. Буйная казачья ватага, к вящей радости трактирщика, изможденного разухабистыми клиентами, наконец покинула его заведение, горланя что-то наступательно-мажорное, и двинулась к дому Ван дер Хельдерна. Это означало, что ждать появления залихватских сорвиголов под нашими окнами было делом считанных минут. Большая часть защитников Маольсдамме была на стенах, ничего не подозревая о плачевной участи своего полководца. Но и встреться сейчас этим удалым молодцам на дороге невесть откуда взявшийся блюститель порядка, вряд ли бы он осмелился стать на пути оравы разгулявшихся буянов, с хищным свистом вращающих над головами отточенные полумесяцы трофейных восточных клычей [64].

– И вот этому человеку, этому чудовищу, исторгнутому адской бездной, ибо сам Люцифер плюется от омерзения при виде его, вы, честные горожане, намерены отдать тех, с кем недавно пировали за одним столом, за чье здоровье поднимали кубок!

– Но, ваше высочество, – невольно оправдываясь, проговорил бургомистр, – как это ни прискорбно, иных путей спасти город нет!

– Но как же вы не видите! – не унимался я, прислушиваясь к голосам за окнами. – Выдав меня, вы лишитесь единственного военачальника, способного организовать надежную оборону. Предав же в руки врагов королеву, вы и вовсе призовете на свои головы вечное проклятие и месть со стороны всех честных британцев! Страшитесь, ибо испанцы уйдут так же, как пришли! Англия же всегда останется меньше чем в дне пути отсюда!

Красные пятна лихорадочных раздумий проступили на лбу и щеках городского головы. Он понимал, чем грозит ему и городу вторжение испанцев. Но с другой стороны, высадка англичан была ничем не лучше.

– Помните! – с напором продолжал я. – Маольсдамме – важная база для кораблей Вильгельма Оранского! Уничтожив ее, испанцы весьма затруднят гёзам набеги на Фландрию. Неужели вы считаете, что такой низкий, коварный хищник, такой прожженный разбойник, как Авокадо Кокос, лишив город защиты, откажется разграбить его богатство?!

Мозги бургомистра готовы были закипеть от столь неразрешимой дилеммы, и лицо его стало вовсе пунцовым от напряжения.

– Скрутить их! – наконец, смиряясь с необходимостью делать выбор, простонал он.

Я шагнул назад и влево, оказываясь чуть позади одного из стоявших за моей спиной стражников. Руки мои резко вскинулись, точно крылья птицы, готовой улететь. Этот маневр проходил и с более ловкими противниками. Флегматичный же голландский страж порядка и вовсе был легкой добычей. Теряя равновесие, оп попытался поймать в воздухе несуществующую опору, но таковой в зоне досягаемости не оказалось, и он рухнул на пол, громыхая кирасой и роняя алебарду. Поворот – одна моя рука вцепилась в горжет стального панциря, вторая тараном врезалась в нос очередной жертвы, придавая ему характерную негроидную форму. Несчастный взвыл, теряя всякий интерес к происходящему, и в тот же миг моя шпага, описав широкую дугу, уперлась в пивное чрево бургомистра. Первый стражник, попытавшийся было вскочить на ноги, остановился, натолкнувшись на мой, не предвещающий ничего хорошего взгляд.

– Лежать! Живее будешь! Господин бургомистр! – Я вновь обратился к бледному точно полотно градоначальнику. – Вы приняли неправильное решение, но я не посягаю на ваши права, а лишь помогаю исправить ошибку!