Владимир Свержин - Время наступает

– До берега еще далеко, – скривился Нидинту-Бел.

Царевич Камбиз, его свита и все персидское войско с напряженным ожиданием глядели на приближающееся судно, поперек течения пересекающее реку. Как всякий народ, живший в горах и степях, персы редко сталкивались с такими широкими водными преградами и потому мало что смыслили как в строительстве кораблей, так и в божественном искусстве управления ими. Если им встречались по пути какие-нибудь реки, они преодолевали их верхом или вплавь, держась за узду плывущего коня, или на пустых бурдюках, надутых, подобно огромному пузырю. Но такую полноводную реку, да еще столь опасную, персы видели впервые. Сейчас, когда внезапный дождь медленно, но верно размывал берега, Нил защищал Мемфис – столицу фараонов лучше, чем любые стены.

Персы глядели на приближающийся корабль, гадая, что привезет он: радость победы или ужас бессмысленного стояния. Измотанная недельным переходом через пустыню, армия едва ли могла долго выжидать, да и чего, собственно, было ей ждать? Даже в самое знойное лето Нил никогда не пересыхал настолько, чтобы переправиться через него без проблем. Оставалось либо отступить, чтобы умереть с голоду на обратном пути через пустыню, либо, изматывая армию новыми долгими переходами, идти в сторону дельты, выискивая города, способные дать войску приют и пропитание.

Однако на этом пути персов караулила новая опасность – египетский флот, отлично приспособленный к плаванию по великой реке, всегда, в любом месте побережья мог наносить удары по сильно растянувшейся колонне. А это означало неминуемую гибель разорванной на части армии. Должно быть, про себя египтяне надменно посмеивались, глядя, в какую ловушку загнал себя самоуверенный вождь диких кочевников, но они мало слышали о великом Кире и не сталкивались с Камбизом.

– Уже совсем близко, – пробормотал кто-то за спиной царевича, выражая общее настроение. Тот поднял руку, жестом повелевая всем молчать.

Точно следуя этому знаку, корабль остановился в полете стрелы от берега. Над бортом его показались люди с корзинами.

– Эй! – кричали они. – Глядите! То же будет с вами! – Они одну за другой начали переворачивать плетеные емкости, вываливая в воду куски окровавленного мяса. Меланхолично отдыхавшие у берега крокодилы тут же встрепенулись и бросились в воду за дармовым угощением. Затем на волны была спущена утлая плетеная лодчонка, каких было множество у крестьян, живущих на берегу Евфрата. Раздетый донага человек с коротким веслом что есть мочи правил к берегу.

– Это Таракс! – крикнул кто-то.

– Сам вижу, – узнавая в жалком гребце одного из своих вельмож, огрызнулся Камбиз. – Отгоняйте этих чудовищ, кидайте в них копья, стреляйте из лука – он должен выжить!

Спустя несколько минут сановный Таракс, завернутый в длинный плащ одного из спутников Камбиза, дрожа от холода и ярости, стоял перед глазами хмурого владыки персидских отщепенцев. Желваки на скулах его перекатывались, точно два камня для пращи, и взгляд был таков, что, казалось, мог воспламенить даже мокрую одежду.

– Это все, что осталось от нашего посольства, – указывая рукой на крокодилье пиршество, еле сдерживая слезы, вымолвил чудом спасшийся царедворец. – Они сказали, что та же участь постигнет каждого, кто посягнет на египетское царство. Они сказали, что если ты сложишь оружие, они сохранят тебе жизнь. Тебе и всем персам. Если же нет… – Вельможа замялся, не в силах унять зубовный скрежет.

– Иди обогрейся, – глядя на чудом спасшегося посланника, велел Камбиз. – Эй, Нидинту-Бел, не так давно ты преподнес мне смешной колпак с коброй. Принеси-ка мне его. Отныне я буду ходить только в нем. Я объявляю это царство своим, и горе тем, кто попытается оспорить эту истину!

– Нидинту-Бел, – отошедший уже было Таракс, точно вспомнив что-то важное, повернулся к вавилонянину, – эти твари, поклоняющиеся шакалам, узнав, что ты здесь, велели передать, что в этом городе живет твоя женщина и ребенок. Они сказали, если завтра утром войско еще будет стоять на берегу Нила, они перережут им горло.

Нидинту-Бел скривил губы в недоброй усмешке. Он уже открыл рот, чтобы произнести что-то холодное и хлесткое, когда перехватил на себе взгляд Камбиза.

– Женщина и ребенок? – переспросил он, хитро оскаливаясь. – Это прекрасно! Это то, что нужно!

Если бы жители Мемфиса знали, сколько женщин ожидают Нидинту-Бела в разных городах Ойкумены и сколько детей с полным основанием могли называть его папой, они бы не стали использовать в борьбе столь хлипкий козырь. Действительно, когда в недавние времена статный вавилонский царедворец прибыл с посольством в Мемфис, одна из местных красавиц не устояла перед его чарами. Однако сейчас незаконнорожденный сын Набонида, пожалуй, и не вспомнил бы, как ее зовут.

Но то, что египтяне наивно полагали своим оружием, моментально было обращено против них. Многоопытный в военном деле Камбиз знал толк в каверзах и не замедлил воспользоваться представившимся шансом. Он не тешил себя глупыми надеждами, что рыбаки и охотники, тайно приносящие в лагерь его войска плоды своей ловитвы, движимы лишь жаждой наживы. Он почти наверняка знал, что, распродав товар, они спешили донести военачальникам Псамметиха обо всем, увиденном и услышанном в персидском лагере. Поэтому, отдав приказ отловить самого наглого из вражеских лазутчиков, он ни на миг не сомневался, что стрела пущена в цель.

А уже к полуночи обрадованный чудесным спасением египтянин передавал личное послание Нидинту-Бела молодому фараону. В самых пылких и страстных выражениях вавилонянин умолял Псамметиха не губить его возлюбленную и отпрыска, заверяя, что лишь превратности судьбы заставили его повиноваться Камбизу. Он писал, что не в его силах отвести персидскую армию, но если фараон обещает беспрепятственный проход тем, кто пойдет за Нидинту-Белом в финикийские земли, то он готов взбунтовать большую часть войска, оставив Камбиза и тех, кто сохранит ему верность, легкой добычей для отважнейшего из государей Египта. Он просит немногого и готов отдать взамен победу над убийцей отца Псамметиха. Правда, на это уйдет несколько дней, но это лишь усилит ропот среди персов, ибо войско голодает и сильно утомлено безумным переходом.

На следующее утро молодой охотник, больше похожий на пращника, метающего свинцовые шарики в себе подобных, а не в пернатую дичь, принес вавилонянину согласие фараона на предложенный им план. И потянулись день за днем. Посланные фараоном наблюдатели с видимым удовольствием докладывали ему, что в армии слышен ропот, что когда Камбиз проезжал между шатрами, кто-то запустил в его коня комом грязи, и солдаты отказались выдать преступника. Они взахлеб рассказывали, что персидский царевич едва не батогами гонит своих людей таскать камни на ближайший холм, ибо опасается, что отдохнувшая армия откажет ему в повиновении.