Геннадий Марченко - Чистилище

Вернулся Лексеич минут через двадцать.

– Договорился, проведём тебя на полставки, будешь 350 рублей получать. [10]Пойдём в будку, там перо с чернилами имеются, распишешься. Грамоте вообще обучен?

– Обучен, – хмыкнул я.

Ставя свою подпись, я чирканул что-то неразборчивое с заглавной буквой «К».

– Ну вот, – подув на чернила, констатировал Лексеич, – таперича ты в нашей бригаде. Но учти: с первой получки проставишься.

– Да без вопросов!

– Ну и хорошо. Кстати, непьющий? Смотри, а то с любителями заложить за воротник у меня разговор короткий. Выпить можно по рюмашке, но в нерабочее время, а на смене – чтобы как огурчик. Смена с восьми утра, собираемся вон в той будке.

– А ночевать ему где? – спросил Костя.

– Ну, извини, Константин, это уже не моя забота, – развёл руками Лексеич. – Скажи спасибо, я твоего найдёныша работой обеспечил.

– Тогда можешь у меня пристроиться, я уже два года как развёлся, один живу, – предложил мне новый знакомый. – А хата моя возле эстакады. Не хоромы, но жить можно.

– Спасибо, я постараюсь как можно скорее угол снять, а за постой заплачу с первой же зарплаты.

– Брось, – отмахнулся Костя. – Всё равно одному скучно, будет хоть с кем поговорить… Ты это, покрутись тут пока, осмотрись, а мне работать надо – вон трамп [11]причаливает, как раз по нашу душу. Если потеряешься, спроси Костю Седова, меня тут все знают. Или лучше подходи к той будке, что Лексеич показывал. У нас смена до восьми вечера, а после смены мы там собираемся. Ну всё, я пошёл, а ты особо не лезь на майдан, помалкивай больше и присматривайся. Сработаемся.

Товарищ Сталин! Разрешите?

– Входите, товарищ Поскрёбышев. Что у вас?

Заведующий канцелярией Генерального секретаря ЦК ВКП(б), неслышно ступая по устилавшему пол хозяина кабинета мягкому ковру, приблизился и протянул распечатанный конверт.

– Что это?

– Письмо на ваше имя, товарищ Сталин.

– От кого?

– От некоего Ефима Николаевича Сорокина. Он либо сумасшедший, либо… Даже не знаю, как сказать. – Волнуясь, Поскрёбышев испытал зуд в районе шеи, но усилием воли сдержал непреодолимое желание почесаться. – Наверное, вам самому лучше прочитать, потому что мы с товарищем Власиком так и не смогли прийти к единому мнению, что же это такое. Слишком уж фантастично, но при этом упоминаются реальные факты, которых не мог знать посторонний человек. Помните, товарищ Сталин, я вам докладывал об убийстве Фриновского и следователя Шляхмана? Этот момент в письме также упоминается.

– Ладно, ступайте, товарищ Поскрёбышев, я вас вызову, если понадобитесь.

Оставшись один, Сталин отложил в сторону свежий номер «Правды» со своими пометками красным карандашом на полях, из пачки папирос «Герцеговина Флор» выбрал одну, поднёс спичку, пыхнул пару раз, удовлетворённо крякнул, прогоняя от себя мысли о запрете врачей на курение, и только после этого взялся за письмо. По мере того как он погружался в чтение, выражение его лица оставалось неизменным, и лишь в прищуренных глазах можно было прочитать, что повествование его всерьёз заинтересовало.

Сталин снял телефонную трубку и, дождавшись, когда отзовутся на том конце линии, глухо произнёс:

– Зайдите ко мне, товарищ Поскрёбышев.

Секретарь не заставил себя долго ждать. Вытянувшись в струнку перед своим непосредственным руководителем, ужасно потея, он был готов к любому повороту событий, вплоть до ареста. Конечно, не сразу, Иосиф Виссарионович никогда не давал команды кого-либо арестовать в своём кабинете. А вот через день-другой за человеком вполне мог приехать воронок, и чем-то не угодивший вождю бедняга попросту исчезал. Поскрёбышев догадывался куда, но предпочитал об этом лишний раз не думать, а то ведь, он слышал, нервные клетки не восстанавливаются.

– Я ознакомился с содержанием этого письма. – Сталин сделал паузу, закурив третью папиросу, прошёлся по кабинету, встав у окна с видом во двор Сенатского дворца. Не востребованная сегодня трубка лежала на столе. Поскрёбышев про себя отметил, что акцент генсека усилился, и это свидетельствовало о скрытом… нет, не волнении, товарищ Сталин никогда не волновался, скорее о лёгком возбуждении, возможно даже смешанном с азартом. – Интересно пишет этот гражданин… гражданин Сорокин, – продолжил генсек. – Интересно… Вы что-нибудь проверяли по факту этого письма? Может это быть хитрой провокацией?

– Не исключено, товарищ Сталин, недоброжелателей у нашей страны и вас лично хватает. Так что вполне может быть и провокация с целью смещения товарища Ежова. Но мы проверили кое-какие факты, не ставя народного комиссара госбезопасности в известность, раз уж его имя упоминается в контексте письма в негативном свете.

– И что вы можете сказать?

– Действительно, 19 августа в село Ватулино вошёл человек, представившийся жителем XXI века Ефимом Сорокиным, с парашютным ранцем неизвестного образца, если верить словам местного осоавиахимовца Олега Бодрова. Да и вообще был одет явно не по-нашему. То же самое отмечает и сельский участковый Дурнев. Кстати, этот Сорокин участкового разоружил в два счёта, будучи сам совершенно безоружным.

– Ну да, он упоминает в письме, что служил в каком-то… – Сталин глянул в письмо, – спецназе, где приобрёл боевые навыки. Не знаете, что бы это значило, товарищ Поскрёбышев?

– Я так думаю, это некое специальное боевое подразделение, – высказал предположение секретарь. – Можно аббревиатуру «спецназ» расшифровать как «специальное назначение».

– Я тоже так думаю… Продолжайте.

– Далее этот Сорокин был отконвоирован в районное отделение милиции, начальник которого связался с московским руководством, и за арестованным приехал следователь Шляхман. Как нам удалось выяснить, Шляхман провёл допрос в здании НКВД на площади Дзержинского, после чего подследственный был отконвоирован в бутырский следственный изолятор, и следующие допросы продолжались уже там. В камере, кстати, этот якобы пришелец из будущего быстро разобрался с уголовниками, которые до этого установили там свои порядки. На одном из допросов присутствовал Фриновский, применивший к подследственному грубую физическую силу. Причём гражданин Сорокин пытался сопротивляться, сумев нанести увечье одному из помощников Шляхмана.

– Крепкий орешек этот ваш Сорокин, – задумчиво произнёс Сталин, и Поскрёбышеву не очень понравилось слово «ваш». – Ну, что там дальше?

– А дальше выездная комиссия приговорила Сорокина к расстрелу, но в последний момент он был отменён приказом Ежова. Сорокина отвезли к наркому, в письме подробности этого разговора не упоминаются, мы тоже пока не смогли выяснить деталей, но далее этот Сорокин в сопровождении Фриновского и Шляхмана оказывается в подвале, где периодически, скажем так, приводят приговор в исполнение. Сам Сорокин пишет, что его как раз и хотели расстрелять, но он сумел оказать сопротивление, устранив своих… хм… палачей.