Геннадий Марченко - Чистилище

«Дурак ты, Фима, – поставил я сам себя на место. – Клык, может, и не таит к тебе личной обиды, но он из воров, и этим всё сказано. Так что „оставь надежду, всяк сюда входящий", живи реалиями, а не мечтами».

На полпути из столовой к рабочему месту, когда я, едва переставляя ноги, немного отстал от пары товарищей-грузчиков, из-за угла вдруг выскочил какой-то щуплый мужичонка характерной еврейской наружности. Сначала он воровато огляделся, а затем схватил меня за рукавицу и принялся её трясти.

– Вы кто? – спросил я, безуспешно пытаясь выдернуть руку из вцепившихся в неё десяти пальцев.

– Ройзман, Марк Иосифович, восьмой отряд. Хотел выразить вам свою огромную благодарность.

Наконец мне удалось освободить руку, и Ройзман тоже натянул свои рукавицы – утренний морозец давал о себе знать.

– Что я вам хорошего сделал?

– Не только мне, но и другим представителям еврейской национальности нашего лагеря, над которыми издевался этот самый Туз. А вы его раз – и на больничную койку. Надеюсь, он ещё не скоро поправится.

– Ах вот оно что… И как же он над вами издевался?

– Да по-всякому. – Видно было, что говорил он уже без охоты. – Случалось, просто со своими подельниками отбирали еду, чай или курево. Хуже, когда били. Нас в отряде двое евреев – я и Петя Хирш, совсем ещё мальчик, его арестовали прямо в институте. Так вот Пете сломали пальцы левой руки только за то, что он отказался целовать Тузу ноги. А самым унизительным было…

– Ну?

– Самым унизительным было то, что они всей кодлой привязали меня и Петю к лавкам и мочились нам на лицо, приговаривая: «Вот вам, жидам, за то, что столько лет пили кровь русского народа». Да какую кровь я пил, я всю жизнь портным служил, мой отец был портным, дед обшивал самого Пал Палыча Гагарина, председателя Кабинета министров в правительстве Александра Второго Освободителя. А Петя?! Он вообще мальчик! Так что премного вам благодарен. А также передаю благодарность от других заключённых, которые ежедневно страдают от домогательств и унижений со стороны блатных. Мы с вами!

No pasaran, короче говоря. А на самом деле я уже жалел, что не добил Туза. Ведь выйдет, сука, из больнички, и начнёт заново гнобить людей. Глядишь, ещё злее будет. Конечно, за убийство меня лагерная охрана могла бы и самого к стенке поставить без суда и следствия, они ж тут все меж собой повязаны. Странно, что сейчас не трогают. Допускаю, когда Туз сможет говорить, он и расскажет им правду. С другой стороны, пальцы-то у него целые, мог бы и в письменном виде объясниться. Либо жаждет мести лично, этот вариант кажется наиболее вероятным.

– А, вот и ты! Идём, твой заказ готов. – Семочко, словно ждал меня, встретил на проходной предприятия. Завёл в свою каморку, открыл потайной ящик, вытащил оттуда тесак, изрядно смахивающий на мачете, с простой деревянной рукояткой. Но в ладонь она легла удобно. Я покрутил тесаком в воздухе, рубанул пару раз невидимого соперника, попробовал ногтем остроту лезвия. Хм, внушает уважение! – Сталь рессорная, заготовку для себя держал, – похвалился мастер. – Проволоку рубит только так. А вот ещё перевязь. Сделана просто, но удобная, можно носить тесак под одеждой.

Ого, и впрямь удобная перевязь из кожи грубой выделки! Приладив тесак на левом боку, подвигал рукой, сделал несколько наклонов. Ничего не мешает, хоть спать с ней ложись.

– Уважил, Петрович. Держи, – протянул я ему пачку «Сальве». – Бери, бери, время и силы потратил, я всё равно не курю, пропадут.

Насилу уговорил принять скромный дар взамен его подарка, который, вполне вероятно, ещё спасёт мне жизнь. Во всяком случае, я надеялся, что при смертельной опасности благодаря такому тесаку смогу если не напугать, то хотя бы покалечить нескольких противников. Учился я, правда, в своё время бою на ножах, с мечами и тесаками тренироваться как-то не доводилось, однако и урки, уверен, не такие уж и великие мастера боя с холодным оружием. Заточки – это да, знают, куда вонзать, чтобы с одного удара человек к Богу отправился. Лишь бы не пропустить такой удар исподтишка или во сне, особенно смертельный, это было бы крайне обидно.

На обед «шеф-повара» нынче сварганили рыбную похлёбку, где и рыбу-то можно было определить только по запаху, а вместо картошки плавали чуть ли не очистки, и слегка подкрашенный кипяток, как бы чай. Плюс по пайке хлеба на брата.

В глубине души мелькнула мысль, что, может, зря я раздал посылочку нуждающимся, благотворительность в моё время была хороша, когда даритель сам являлся достаточно преуспевающим человеком и мог от щедрот своих кинуть шубу с барского плеча. Меня же постоянно мучило чувство голода, организм хотел есть, а я, вместо того чтобы кинуть в топку сало с сухарями, практически всё раздал нашим доходягам. В следующий раз – если он будет, конечно, – схомячу всё сам… Блин, кого я обманываю? Опять ведь раздам, грёбаный бессребреник.

На выходе из столовой меня опять перехватили, теперь уже какой-то хмырь с цигаркой в зубах, которую он всё же вынул, чтобы пообщаться со мной. На его пальцах я разглядел наколотые бледно-синие буквы имени КОЛЯ.

– Слушай сюда, мне велено передать тебе на словах послание от наших воровских авторитетов.

– Ну так передавай, – стараясь не показать охватившего меня волнения, ответил я.

– В общем, сегодня вечером, сразу после смены, тебя ждут на толковище. В свой барак не заходи, ступай сразу к восьмому отряду, возле их барака с тобой перетрут, что да как. Если не придёшь, пеняй на себя. Всё. – Повернулся и потопал восвояси по заснеженной тропинке, в качественных валенках, между прочим.

Мне бы валенки тоже не помешали и шапка приличная, а то приходится под кепкой вязать своего рода бандану из куска материи, иначе останешься без ушей. Хорошо хоть, рукавицы выдали, в противном случае много бы я наработал голыми руками на двадцати-, а то и тридцатиградусном морозе…

Новостями я поделился с Олегом. Тот, услышав, что намечается сходняк, твёрдо заявил, что тоже придёт, и если понадобится, то будет драться со мной плечом к плечу.

– Олег, я, конечно, уважаю твои ко мне симпатии, но ты же здравомыслящий человек, должен понимать, что ничем хорошим это в случае поножовщины не закончится. Сколько их – и мы вдвоём? Мне даже будет удобнее, если ты не станешь путаться под ногами. Тем более тебя на воле ещё кто-то ждёт, а я одинок как перст.

Сказал – и вспомнил о письме от Вари во внутреннем кармане. Тут же встал ком в горле. Вот, нашлась одна живая душа в целом мире, кому я небезразличен, и то разлучила нас неволя. Вернусь ли я к ней? Да и если вернусь через шесть лет, примет ли она меня? Может, уж и замуж к тому времени выскочит. Или уйдёт на фронт какой-нибудь медсестрой… И, не дай бог, там погибнет.