Земовит Щерек - Республика - победительница (Rzeczpospolita zwycieska)

Украинская стихия виделась как угроза. Межвоенная Польша стремилась к национальной ассимиляции украинцев, вот только в прессе на каждом шагу писали о совершенно обратном явлении: о том, как украинцы боролись с польскостью.

"Хелмщина начинает терять национальное единство в пользу украинцев, которых там никогда не было. Украинцы начинают наступать на коренные польские окопы и добывать территории", - бил тревогу "ИЕК" 9 июля 1939 года.

Тот же "ИЕК" 18 октября 1938 г. цитировал письмо старосты, пана Замечника из Чижикова подо Львовом, где была приостановлена деятельность "Просвиты" ( Просвещение – рус.) (украинской общественно-просветительской организации, укрепляющей укранскость среди русского населения) и кружков "Ридной школы" ( Родная школа – рус.). Староста обосновывал предпринятые шаги следующим образом: "украинское население в Чижикове с до сих пор не встречаемой враждебностью и сопротивлением относится ко всем распоряжениям властей и на каждом шагу пытается сделать напрасными всяческие проявления организационной работы своих проживающих рядом представителей польской национальности. Четвертого дня текущего месяца группа молодежи, организованная в местной читальне Просвиты, ожидала перед пивной возвращавшихся с торжества закрытия харцерского [29]лагеря в Чижикове поляков из Чишек, после чего с палками и камнями напала на них, ранив 8 лиц польской национальности, двоих их них – тяжело. В тот же самый день прозвучал выстрел в направлении возвращавшихся в сопровождении полицейского. Ранен никто не был. На следующий день обстреляли поляка, Петра Слубицкого, который принимал участие в данном торжестве. С ним ничего не случилось".

6 мая 1938 года "ИЕК" распространялся о том, как "украинцы забросали камнями ново именованного приходского священника".

Только сложно не вынести впечатления, что в большинстве сообщений можно подставить слово "поляк" вместо слова "украинец" или "русин", а "русский" вместо слова "поляк", чтобы получить совершенно иную перспективу. Националистическое украинское движение и вправду было сильным, а часто – даже агрессивным, но именно поляки – располагавшие силами государственного аппарата – бесспорно доминировали в данном конфликте.

К примеру, против украинцев были организованы полицейские репрессивные акции. В особенности же, проводимые в тридцатые годы, запомнились как усмирительные. Они были реакцией деятельность нелегальной и не слишком выбирающей средств Украинской Военной Организации, которая в 1929 году стала одной из создательниц Организации Украинских Националистов. Польские кавалеристы обыскивали дома украинцев и здания украинских организаций, случались уничтожение имущества и избиения, даже смертельные случаи. Украинские организации выводились из-под рамок закона, их деятелей арестовывали. После смерти главы Министерства внутренних дел Бронислава Перацкого от рук украинского террориста строгие меры еще более усилили: вводилась так называемая политика укрепления польского элемента, которая заключалась в том, чтобы разбить украинцев "на мелочь": бойкам, лемкам, гуцулам внушалось их отличие от украинского корня, украинцев-галичан отделяли от украинцев-волынян. Всем им сильно усложнялось занятие постов на государственной службе. Православные церкви разрушались или же отбирались в пользу католической; продолжалась (весьма часто грубая) операция по обращению населения в католицизм. И вообще, православие считалось, как это представлял "ИЕК" (25 февраля 1938 г.), "военным походом востока на наши земли". На униатов глядели более благосклонно, но даже и тут до добрососедских отношений было далеко.

Враждебность между украинцами и поляками и их государством (ибо сложно было говорить про общее государство) нарастала. Украинцы были сильны, организованы, национально осознаны и многочисленны. Конфликт назревал, и, раньше или позднее, конфронтация должна была случиться.

Еврейское меньшинство во Второй Республике тоже рассматривалось как проблема, причем, не только эндеками [30], но и национально-ориентированной частью пилсудчиков. А еще, как мы бы назвали их сейчас, мэйнстримовыми средствами массовой информации. "Иллюстрированный Ежедневный Курьер" чуть ли не каждый день весьма серьезно размышлял над тем, а куда бы еврем могли эмигрировать. Публицист с псевдонимом Вацлав Склавус (Веслав Гонсёровский) постулировал на страницах "ИЕК" от 2 апреля 1938 года их выезд "во Французскую Африку или США". "ИЕК" с надеждой докладывал о, якобы, итальянских планах создания "еврейского государства в Абиссинии" (сами итальянцы данные сообщения опротестовали) или же возможности для евреев колонизации на Мадагаскаре. Впрочем, евреи и сами принимали участие в данной дискуссии. "Наш Пшеглёнд" ( Наш Обзор – пол.), наиболее влиятельный еврейский журнал в Польше, комментировал, что "Алжир, Тунис и Маорокко" исключены в качестве направления эмиграции по причине угрозы преследований со стороны арабов и берберов. "Только лишь Палестина реальна, хотя и здесь имеются серьезные трудности", утверждал автор, подписавшийся "Перро". Даже "Газэта Польска", полуофициальный орган санации [31], 1 января 1938 года в новогоднем резюме польской зарубежной политики сообщала, что Республика "заинтересована еврейской эмиграцией в Палестину".

Антисемитизм в межвоенной Польше был весьма силен. Его вербальные проявления до какой-то степени могли напоминать нынешнюю ситуацию: убитого первого президента, Габриэля Нарутовича, забрасывали подобными эпитетами ("еврейский служка" et cetera ) как и нынешние, недостаточно "польские" политики. С тем только, что межвоенный антисемитизм нисколько не ограничивался крайне правыми. Он всегда присутствовал в самом центре публичных споров.

Культурная жизнь еврейского сообщества была богатой и динамичной: книжный рынок развивался, издавалось много периодических наименований. Часть этого сообщества – например, Юлиан Тувим или Болеслав Лешмян – включалась в поток польской литературной жизни. Александр Форд, Юзеф Лейтес режиссировали польские фильмы. Но некоторые писатели, например, Исаак Башевиц Зингер, творили исключительно на идиш, не проявляя особого интереса к интеграции с польским обществом. Зингеровские картины межвоенной Варшавы вызывают впечатление, будто бы автор рассказывает о несколько ином городе, чем тот, который описывали поляки: вроде бы его героям он превосходно известен, тем не менее, во многих аспектах он чужой, интегрированный вокруг иных учреждений, живщий иными событиями, этот мир как бы параллелен имеющемуся.

После смерти Юзефа Пилсудского, который противился этническим преследованиям, антисемитизм – в том числе и на государственном уровне – усилился. В университетах для евреев ввели numerus clausus (ограничение количества – лат.). Существовало так называемое "гетто лавковэ" [32]. Евреев обвиняли в захвате целых секторов экономики или монополизации профессий. Кроме того, евреи не могли быть членами Лагеря Национального Объединения, группы политической поддержки властных структур.