Александр Афанасьев - Ближний круг, ч. 2

На бумажке, мелким, убористым шрифтом было написано по-русски

Грузин — мразь, стукач, закладывает своих. Фарцовщик и валютчик. В Сирии обосрался по маковку, вышибли оттуда. Не верь ему.

Подписи не было.

Николай не понимал, о ком идет речь. Совсем.

Бумажку — он порвал на мелкие, очень мелкие кусочки и выбросил в туалет. Пусть ищут если надо...

После посещения первой парашютно-десантной бригады и стрельбы, в результате которой погибли двое советских, и несколько ранены, в том числе генерал ВДВ — стало понятно, что скрытое противостояние выходит на финишную прямую.

ГВС — посетил дворец Саддама и его принял сам Саддам Хусейн. Он был необычайно любезен и много шутил — типичное для него поведение [58] По воспоминаниям тех, кто знал Саддама лично — он много шутил и у него было чувство юмора , но завсегдатаи дворца знали, что это настроение у диктатора — предшествует кровавой бане, которую он всегда начинает внезапно и без какой-либо видимо причины. Конечно же, стрельба получила объяснение — Саддам объявил ее покушением на себя самого и заверил ГВС в том, что виновные будут жестоко наказаны. Но оснований верить новому Навуходоносору не было — если бы это было покушение на него самого, по всем воинским частям шли бы уже массовые аресты. На любую опасность, на любое покушение на себя самого диктатор реагировал с изуверской жестокостью.

Сразу после этого — Николая вызвал Кусай Хусейн лично. Он не смотрел ему в глаза, но поблагодарил за спасение жизни отца (чего на деле не было) и объявил, что принято решение переподчинить напрямую Амн аль Хаас один из пяти полков коммандос. Ничего такого в этом не было, тем более что в президентской охране денежное довольствие было выше в несколько раз, Саддам щедро раздавал офицерам дома и машины Вольво и Мерседес — с теми, кто был допущен к его обслуживанию и охране он был до неприличия щедр. Совершенно разумно в данном случае — было бы переподчинить именно тот полк, в котором советничал рафик Николай — он знает офицеров полка, знает солдат и сам учил их как надо сражаться.

И потому — иракская сторона будет настаивать на том, чтобы рафика Николая назначили в переподчиняемый Амн аль-Хаас полк коммандос старшим военным советником, для ускоренной переподготовки полка по нормативам советского спецназа.

Профессиональным разведчиком Николай не был, и опыта выживания в коридорах власти не имел — но вывод из этого сделал быстрый и правильный. Иракцы — удаляют его из ближнего круга, ближнего круга диктатора.

Значит, они что-то знают...

Полк коммандос — перебазировался на ту же самую базу, точнее тренировочный полигон, на котором ранее базировался Интербат. Пока — Николай не видел своих подсоветных, но то что он знал о них по рассказам — не внушало... скажем так. Личный состав — набран с территорий севернее Багдада, сплошь суннитский — в армии Ирака старались набирать смешанные части с тем, чтобы не допустить возможности религиозного мятежа. Офицеры — полностью из племени Аль-Тикрити, родственного Саддаму. Понятно, что это за часть. Говорят, что в критических моментах — диктатору всегда не хватает хотя бы одного верного полка. Саддам — очевидно усвоил и этот урок: эти пойдут за ним до конца. Потому что понимают...

Пока прибывшая часть разгружалась и осваивалась — Николай, который на тот момент был на полигоне — понял, что если он не выберется сейчас — другой возможности выбраться у него не будет несколько дней. А возможно, и несколько недель. Здесь была группа советских военных советников — и найти дело в Багдаде оказалось проще простого. Тем более что у него была своя машина — подаренная Саддамом Вольво. Его нагрузили поручениями, почтой, документами — и он поехал в Багдад.

За посольством следили, он понял это сразу — иракцы не были искушены в слежке и не находили ничего лучшего, чем сидеть в машинах. Однако, ничего такого не произошло — он вызвал к воротам человека и передал ему всю документацию, какая у него была для посольства. Потом — поехал в сидящий отдельно аппарат ГВС. За ним никто не увязался.

В аппарате ГВС — он передал целую коробку с документами, потом — зашел к Бахметьеву. Тот — сидел в кабинете, в каком то оцепенении. Перед ним — стояла кружка с чаем, большая, местная, медная — полная, он из нее не пил.

— Старшой... — сказал Николай

...

— Старшой...

— А... Садись.

Бахметьев достал еще кружку, набулькал того же. Николай поднес к губам — чай, в который на треть налит спирт. Чай жирный, бедуинский, с солью — но только русские додумались туда и спирта еще... Адское зелье, особенно по жаре.

— Ты чего, старшой?

— Ничего. Хреново всё...

— Жизнь не сказка.

— А?

— Жизнь не сказка. Так мне мать говорила.

— Эт точно.

— Ты чего, старшой. Хочешь, чтобы выслали тебя?

— Да хрен с ним...

— Да ты чего?!

Николай схватил кружку Бахметьева, плеснул на стену. Зелье — разлилось по стене, оставив на ней жирное пятно....

— Э...

Николай провел контрприем, перехватил руку

— Соображай, старшой. Здесь и так г... много. Хочешь, чтобы еще было больше?

— Отпусти...

— Хочешь?

— Я в норме...

— Точно?

— Говорю тебе... отпусти.

Николай так и сделал, отпустил. Бахметьев начал разминать кисть руки и суставы.

— Где так руки научился крутить, аскер?

— Жизнь научила...

Бахметьев сел на свое место

— Да ты сядь, что ты в стойке то стоишь. Продукт вон, разлил...

...

— Короче, я теперь здесь персона нон-грата. Завалился.

— Ясно.

— До конца месяца досижу, наверное. Потом — домой.

...

— В аппарате ГКЭС — твой новый куратор сидит. Представить извини, не могу.

— Я только что там был.

— Вернешься...

— Как его?

— Грузин какой-то. Кабая... вроде.

Грузин — мразь, стукач, закладывает своих. Фарцовщик и валютчик. В Сирии обосрался по маковку, вышибли оттуда. Не верь ему.