Руслан Мельников - Орден

Когда чужие руки потянулись к его шлему, татарский сотник отшатнулся в сторону, стараясь уйти из освещенного лампадкой пространства.

— Хэр райтер?! — озадаченно пробормотал прислужник. Сонливость с него как рукой сняло.

Бурцев напрягся. Не нужно быть великим знатоком немецкого языка, чтобы услышать в этом «господин рыцарь?» удивление, граничащее с тревогой.

Бурангул все-таки позволил прикоснуться к своему шлему. При этом, правда, ладонь татарского сотника легла на рукоять меча. А когда железный горшок был снят, на ошарашенного слугу воззрилась раскрасневшаяся физиономия азиата с глазами еще более узкими, чем смотровые щели ведрообразного шлема. Недобрая ухмылка скользнула по губам юзбаши.

И тишину трапезной нарушил звон металла о камень: пальцы орденского прислужника не удержали четырехкилограммовый топхельм.

— О, майн гот! Иезус Мария!

Больше говорить ему не дали. Лезвие меча полоснуло по горлу слуги. Это был клинок Освальда, — Бурангул, привыкший к легкой сабле, немного замешкался с тяжелым прямым мечом на рыцарской перевязи.

Прятать окровавленный клинок в ножны добжинец не стал. Бурцев и Бурангул тоже обнажили оружие. Юзбаши снова нахлобучил на голову шлем. Правильно, нечего татарину раньше времени добрых католиков пугать.

Через прикаминную дверь они из трапезной вышли на небольшую площадку.

— Мы в главной башне замка, — шепнул Освальд.

Оно и видно… Вверх и вниз уходили выщербленные ступени широкой винтовой лестницы. Ни окон, ни бойниц здесь не было, зато чадящие факелы щедро коптили кладку стен и сводчатые потолки. Кладка, кстати, показалась Бурцеву не просто старой, а жутко древней. По сравнению с ней стены пристройки-трапезной — просто нежная кожа младенца. Между огромными глыбами зияли щели с ладонь. Но при всем при том главная башня Взгужевежи производила впечатление весьма устойчивой и надежной конструкции, способной простоять еще не одну сотню лет. Ее словно сковывали невидимые, но смутно ощущаемые шестым чувством стяжки. Уж не магические ли? Интересно было бы узнать, когда возводился этот памятник архитектурного зодчества и каким образом неведомым строителям удавалось ворочать такие ка-менюки.

— Теперь куда? — спросил Освальд. — Вверх или вниз? Вверху — жилые комнаты и оборонительные площадки. Внизу — подвал и темницы. Честно говоря, я ими не пользовался, но у тевтонов…

Бурцев шагнул вниз. Пленников ведь держат в темницах? А Аделаида хоть и знатная дама, но все же пленница. Да и Конрад Тюрингский — не станет сейчас церемониться с малопольской княжной. В общем, начнем с Аделаиды… Освальд не возражал против выбранного направления. Бурангул — тем более.

Спускаться пришлось долго. К счастью, вентиляция в Взгужевеже была вполне сносной — факельный чад не доставлял им особых проблем. А вот винтовая лестница заставляла постоянно быть настороже. В любую секунду из-за поворота мог появиться враг. И в конце концов он появился.

Ступени вывели их к давешнему растрепанному бородачу. Рыцарь со скучающим видом сидел на низеньком табурете у массивной дубовой двери. Комтур откровенно позевывал в утомительном ожидании. Ждал он, вероятно, распоряжений магистра, запершегося за дверью.

Увидев гостей с обнаженными мечами, орденский брат вскочил на ноги. Соображал он намного быстрее нерасторопного слуги. Мгновение — и в руке рыцаря блеснула сталь.

Но снова Освальд опередил всех. Выпад, удар… Тевтон не успел поднять тревогу. Бурангул подхватил выроненный меч противника, а добжинец придержал падающее тело. Ничто не потревожило тишину башенного подвала.

— Заперто, — простонал Бурцев. — И ни замка, ни ключа…

Освальд оттеснил его от двери:

— Здесь нет замков, только два простых засова: один снаружи, другой изнутри. Если знать как, то легко можно открыть любой.

— И? Ты знаешь?

— Я был хозяином этого замка!

Добжинец сунул острие меча в каменную кладку у косяка. Расковырял труху, грязь и глину. Клинок, не встретив ни малейшего сопротивления, вошел между двумя здоровенными глыбами почти по самую рукоять.

Елы-палы! Да ведь тут сквозные щели!

— Значит, так, я открываю — вы сразу начинаете бой, — прошептал Освальд. — Сколько стражников у Конрада за этой дверью, не знаю. Потому готовьтесь к худшему.

Излишнее предупреждение. Они и так готовы. Но когда Освальд шевельнул мечом, подцепив что-то по ту сторону стены, и тяжелая дверь почти беззвучно приоткрылась, драться не потребовалось. В длинном коридоре со столом и лавкой для охраны — ни души.

Бурцев растерянно огляделся. Перед ними в свете единственного факела виднелось еще не меньше дюжины низеньких крепеньких дверок. Все заперты снаружи на засовы, вроде того, что так ловко приподнял Освальд. Впрочем, нет, не все.

Вон та дверца — просто плотно прикрыта. А из решетчатого смотрового окошка в ней доносится немецкая речь.

Говорят двое. Повелительный и громкий голос, несомненно, принадлежит Конраду Тюрингскому. Другой — тихий, слабый. Голос изможденного, замученного человека.

— Странно, — удивился Освальд. — Стражи нет. Магистр заперся наедине с каким-то пленником? Зачем?

— Может быть, этот разговор — не для чужих ушей?

— Но к чему магистру таиться от братьев по ордену?

Бурцев не ответил. Конрад проводил секретный допрос, а его самого куда больше занимала судьба Аделаиды. В какую из этих нор упрятал тевтонский магистр княжну? Потребуется время, чтобы обследовать их все.

— Бурангул, посторожи пока на лестнице, чтоб нас не застали врасплох, — попросил Бурцев по-татарски.

Юзбаши вернулся к телу зарубленного комтура. Бурцев поднял засов ближайшей двери. Никого. Направился к следующей…

— Погоди-ка, — шикнул на него Освальд. Лицо у рыцаря было заинтригованным. И озадаченным.

— Ну?! В чем дело?

— Ты случайно не знаешь, кто такой Гитлер? Тут вроде о нем идет речь. И… Странные вещи слышу я, Вацлав.

— Чего-о?! — У Бурцева отвисла челюсть.

Даже страдающая в заточении Аделаида на время выпорхнула из головы. Кто? Кто может вести разговоры о Гитлере в тринадцатом веке?! Не рановато ли для зарождения нацизма?

Он прильнул к зарешеченному окошку двери. За ней, судя по всему, располагалась местная пыточная. Устрашающего вида крючья. Шипастые цепи, свисающие с потолка. Веревки и ремни на стенах. Жаровня с тлеющими углями. Стол, отдаленно напоминавший хирургический. Кресло, предназначенное явно не для приятного времяпрепровождения…

Это пыточное кресло и привлекло внимание Бурцева.

И тот, кто у кресла!

И тот, кто на нем!

И то, что под ним!

Возле кресла стоял магистр ордена германского братства Святой Марии — без доспехов, но в белом тевтонском плаще и с мечом на рыцарской перевязи. В кресле сидел связанный по рукам и ногам человек в форме — Бурцев протер глаза — офицера СС! Изрядно потрепанный и утративший былой лоск мундир не оставлял никаких поводов для сомнений. Даже самые заядлые модники тринадцатого века в таких костюмчиках не щеголяют.