Василий Звягинцев - Бремя живых

– Здравствуйте, Максим Николаевич, – мягким, но тоже тусклым голосом сказал незнакомый, но явно высокопоставленный господин. – Надеюсь, вы извините меня за не совсем понравившуюся вам прелюдию?

– Так это была только прелюдия? Интересно, какова будет «людия»? Иван Васильевич показался мне законченным психом, вы его сменили… С какой целью? В окошко поглядев, решили, что та схема не работает? На ходу придумали новую? Ну-ну, с интересом послушаю…

– Успокойтесь, Максим Николаевич. Может быть, вы обижены не совсем вежливым приглашением?

– Если вы смеете называть это приглашением, то я с тем же основанием могу назвать вас, неизвестный господин, хамом и грубияном. Отнюдь не приличным человеком! – с истинным удовольствием произнес Максим.

С его опричниками он просто дрался, этого же гораздо приятнее достать словом, нежели каблуком.

– Я что-то не понял, – медленно, но с внезапно прорезавшимися металлическими нотками сказал господин. – С вами что же, обращались недостаточно вежливо?

– Вежливо?! – доктор даже привстал, выбросив вперед руку жестом Цицерона, обличающего Катилину в сенате. – Сначала чуть не убили в моей собственной квартире, учинили наглый, несанкционированный обыск в отсутствие ордера, понятых и даже меня самого, наверняка что-нибудь украли, потом принялись избивать в машине. Потом вот этот, что перед вами со мной беседовал, посматривал на меня совершенно людоедским взглядом. Я только и думал: сразу меня на дыбу потянут или все ж таки кофеек позволят допить. И это вы называете приглашением, любезнейший?

Господин выглядел потрясенным.

– Не может быть! Что это значит? – обратился он теперь к неизвестно откуда возникшему за спиной Максима носителю маски. Буквально пять минут назад его там не было. – И, кстати, что за глупый маскарад? Я говорю с господином Бубновым в своем истинном облике, а вы тут цирк устраиваете?

– Вам легче, Василий Кириллович. А у нас работа такая. Тем более этот господин уже пообещал, что он с нами разберется. По полной программе. Зная его друзей, я не уверен, что у нас хватит сил прикрыть свои задницы. Что же касается… Никто его и пальцем не тронул. Так, мелкие накладки вышли. Тем более что водки он был сильно перебравши и сам в драку полез…

– Я похож на пьяного? – по-иезуитски осведомился Максим у господина, названного Василием Кирилловичем. – Но если бы даже и так, что вполне позволительно в собственной квартире после завершения рабочего дня, это никоим образом не извиняет ни ваших мордоворотов, ни вас, пославшего таких придурков на противозаконное дело.

Интуиция подсказывала, что с означенным господином безопасно и даже желательно говорить именно в таком ключе. Хотя он по-прежнему не мог предположить, с кем все-таки имеет дело. Фигура важная, несомненно, но вот входит ли он в структуры княжеской власти, соперничающие с ведомством Чекменева, или представляет самостоятельную силу – туман.

– Я все понял, господин Бубнов. Приношу вам самые глубокие извинения за действия моих подчиненных. Обещаю, что все виновные, и прежде всего господин… ну, фамилия его и вправду вам ни к чему, будут наказаны моей властью, и самым строгим образом. Идите, все, что нужно, я скажу вам завтра… – это уже относилось к человеку в маске.

Тот без звука вышел.

– Чтобы вы не думали, что мы чего-нибудь боимся, я вам представлюсь. Бельский, Василий Кириллович, полномочный представитель Государственного прокурора России по Москве и Московскому округу. Своих же сотрудников не называю по естественным оперативным соображениям.

Вот оно что! О Бельском он слышал, от Вадима Ляхова, естественно. Интересные узелочки завязываются.

– Так что же вы, господин представитель, повестку мне не прислали? Я ведь тоже законы знаю, есть у вас такое право. Правда, по предварительному согласованию с командованием округа, как я есть штаб-офицер действительной службы. А теперь, так сказать, юридический казус получается.

Произнося это научное слово, Максим подразумевал его общепринятое значение как столкновение двух правовых норм при отсутствии однозначного толкования о способе разрешения конфликта.

Прокурор, сразу поняв, о чем говорит собеседник, тихонько хихикнул.

– Прошу иметь в виду, что этим же термином описывается действие, содержащее внешние признаки правонарушения, но лишенное элемента вины, поэтому – ненаказуемое. Одним словом, еще раз прошу извинить меня лично. Я просто не сумел отчетливо представить, какими именно способами может исполняться мое, вроде бы вполне отчетливо сформулированное поручение. Эксцесс исполнителя [65]случился, так сказать, рассуждая в пределах правового поля. Понесенные же вами неудобства я в меру сил постараюсь компенсировать.

Слова Бельского звучали очень искренне, и уж на него Бубнову обижаться совсем не хотелось. Такой он был человек. Заводной, но отходчивый.

– Ладно, ничего страшного, Василий Кириллович. Пусть вернут, что они там у меня на память прихватили, ну и испорченный вечер чего-то ведь стоит?

– Безусловно. Сделаю все, что в моих силах. Но давайте перейдем непосредственно к делу. Ночь коротка, как поется в романсе, и, надеюсь, если разговор у нас сложится, вы еще вполне успеете отдохнуть.

Прокурор начал говорить, и чем дальше, тем больше Максим испытывал доверие и, главное, сочувствие к этому высокому сановнику. Пост у него действительно был значительный, и лицо свое ему скрывать не было необходимости. По своему положению он осуществлял государственный надзор за соблюдением Конституции, гражданского и уголовного законодательства на территории Местоблюстительства, обладал экстерриториальностью и мог быть отозван с должности только распоряжением Государственного прокурора. И никак иначе. А чин имел Тайного советника, что по Табели о рангах равнялось генерал-лейтенанту Гвардии.

Максим знал, конечно, что подруга Вадима Майя – его дочь. Но и не более. В свои личные отношения с Бельским друг его не посвящал. А, оказывается, они были.

Ляхов даже изложил прокурору некие детали использования «верископа» для проведения «кадровой революции», не вдаваясь, конечно, в техническую сущность. Более того, у Вадима с Василием Кирилловичем было достигнуто некое соглашение о сотрудничестве, что Максима тоже не касалось.

Зато Бельский был полностью в курсе того, что они с Ляховым друзья и в некотором смысле – соавторы. А теперь Вадим вдруг исчез вместе с Майей, и, невзирая на свои обширные связи и почти неограниченные возможности, Василий Кириллович ничего не смог выяснить о судьбе дочери и предполагаемого зятя.

Жена у прокурора давно умерла, Майя – единственный родной человек на этом свете…