Василий Звягинцев - Дальше фронта

– А как же будем отсюда туда ходить? – спросила Сильвия, тем самым подтверждая, что тоже принципиально согласна. – Новые каналы ведь пробивать запрещено?

– По старой схеме. По работающим связям и через Столешников. – Шульгин, созывая совещание, черновой план действий уже продумал. Готовый к тому, чтобы действовать самостоятельно, если друзья его вдруг не поддержат. Все же за последнее время слишком разошлись их пути. – Раз шлюз столько лет действует в любую сторону, особых возмущений не вызывая, считаю его использование безопасным. Другого все равно нет. Но используем его только в пределах две тысячи пятых. Там зона перекрытия реальностей наиболее плотная. Дальше – ни-ни! Но это уже технические тонкости. Рад, что сошлись в главном…

Шульгин поднялся и широким жестом указал на винтовую лестницу в углу кабинета.

– Традиционный обед ждет вас, друзья. За столом обсудим распределение ролей.

Новиков словно невзначай, пропуская дам вперед, придержал его за рукав.

– Еще одно мне поясни. Какое-такое расширение времени в зоне наложения ты обозначил? Не совсем понимаю.

– Я – не больше твоего. Однако кажется мне, что впервые я наблюдал пресловутую Ловушку в ее физическом воплощении. До сих пор о них только жутковатые сказочки ходили. А тут – на тебе! Воочию. Или прогрессирую нечувствительно, или мне ее показали специально. Конечно, то, что я видел, – это только футляр . Что там внутри – бог весть. Но надеюсь разобраться…

– Не советую, гражданин, – привычно ответил Новиков цитатой, – съедят!

Но все это было почти год назад.

На этот раз заседанием ЧК обойтись не удалось. Не только потому, что Ляхов с Вадимом невольно расшифровали проводимую Шульгиным операцию перед Воронцовым, и теперь ему полагалось дать подробный отчет всем членам АндреевскогоБратства . Проблема вступила в фазу, требующую привлечения всех наличных сил и средств.

Прошлый раз Братство в полном составе собиралось полгода назад, по Уставу, для проведения совместного двухнедельного отпуска. Независимо от индивидуальных планов, занятости, просто дурного настроения явка была строго обязательной. Как на диспансеризацию в организации с военной дисциплиной.

Такие сборища оставались единственным, по сути, способом поддержания внутреннего единства, системы общих ценностей коллектива, разбросанного вдоль стотридцатилетнего отрезка трех переплетенных реальностей. И – сохранения элементарного душевного здоровья людей, вынужденных жить в нечеловеческих (с точки зрения обыденного сознания) условиях. Азимов в «Конце вечности» ввел очень верный термин – «одержимость временем». Она наступает, когда сотрудник вдруг начинает испытывать патологическую привязанность к определенной эпохе, в которой прожил слишком долго, и одновременно – ненависть к организации, пытающейся или просто способной что-то в ставшей родной реальности изменить.

Кое-какие признаки этой болезни Новиков заметил у своих друзей еще в крымский период их эпопеи. Всем все подробно объяснил и предложил тактику лечения.

Для этого, в частности, и был построен поселок на берегу новозеландского фьорда, названный в память приключений на Валгалле и в знак преемственности традиций, Форт Росс. Не просто опорная база и убежище, но и санаторий. С девизом: «Уж если отдыхать, так от всего».

И отдыхали. Бродили по горам, рыбачили в открытом море и быстрых прозрачных речках, гоняли на швертботах и виндсерферах, охотились. Кто хотел – бесцельно валялся на коралловом пляже, лениво переворачиваясь под лучами теплого, но нежаркого солнца. Оно, конечно, широта средиземноморских курортов, но слишком близко ледяной щит Антарктиды.

Обедали и ужинали за хлебосольным общим столом когда в многочисленных ресторанах «Валгаллы», когда, по погоде, в каминном зале замка. И говорили, говорили, делясь впечатлениями от другой жизни, идеями, планами. Спорили о политиках (не о личностях во множественном числе, а именно о разных политических действиях) и о дальнейших перспективах подконтрольных миров, вспоминали былые приключения.

Две недели, иногда больше, безмятежной жизни, совсем такой, как в первый год на Валгалле настоящей, или в Замке Антона.

Полученного заряда бодрости, оптимизма, общей для всех ауры обычно хватало на следующее полугодие. А кому становилось невмоготу раньше, могли приезжать сюда в любое время. По индивидуальному туру.

Но сейчас они съехались на уикенд отнюдь не развлекательный.

Левашов с Ларисой из советской нэповской Москвы, Берестин из Парижа, Басманов из белого Харькова, Шульгин с Анной из Лондона (тех же лет), Сильвия тоже из Лондона, но 1938 года, полковник Кирсанов, кажется, из веймарского Берлина. Новиков с Ириной и Ростокин с Аллой из Москвы-2056, и только Воронцов с Натальей и капитан Белли ниоткуда не приезжали, они и так жили в форте постоянно, отлучаясь лишь ситуативно. Им здесь нравилось больше всего.

Вадим и Ляхов в своих армейских камуфляжах выглядели в этом блестящем окружении несколько чужеродно. Но переодеваться в предложенные Дмитрием Сергеевичем партикулярные одежды дружно отказались. Из суеверия, что ли?

Ляхов к исходу первого вечера забеспокоился. Поручик Колосов его ждет, Розенцвейг неизвестно чем занимается, а в случае длительной отлучки непременно поднимет тревогу, до Чекменева с Тархановым дойдет. Давай потом объяснения…

– Как раз это пусть вас совершенно не беспокоит, – утешил его Воронцов, услышав о проблеме. – Уж чего-чего, а вернуть вас непосредственно в точку и момент отправления, не возмущая мировых линий, наши умельцы могут. Технология отработана. Можно – с использованием вашего же прохода, можно поверху. По крайней мере, я очень на это надеюсь, – допустил он в конце осторожную оговорку.

Приняли их очень хорошо. Особенно Вадима. Ведь для большинства он был как бы младшим братцем, внезапно нашедшимся. Родился и жил в тогда еще Ленинграде, помнил советские названия улиц, вполне мог восьмилетним пацаном попасться Берестину с Ириной на Невском проспекте. Свой, одним словом.

Представления, необязательные разговоры в огромном зале, с бесшумными официантами, разносящими на подносах бокалы с шампанским. Вопросы, которые могли бы напоминать допрос и зондирование психики, если бы не компенсировались непритворной доброжелательностью и искренним участием. Ляхов в таких вещах разбирался.

Самое же главное – ему самому эти люди нравились. Тот достаточно редкий случай, когда можно разговаривать, не подбирая слов и не задумываясь, правильно ли тебя поймут. При том, что жизненный опыт, культура, объем информации у них был поразительно, несопоставимо разный.