Василий Звягинцев - Дальше фронта

– Еще во времена Екатерины Великой и достославного Потемкина моих предков специальным указом, в числе двухсот семей, переселили из Эривани на Азово-Моздокскую линию в целях организации снабжения вновь создаваемых крепостей, развития ремесел и торговли. Где мы и процвели к своей и государственной пользе. Вот говорят – евреи, евреи! Да мы ж не хуже, только поскромнее немножко. Не думайте, господин полковник, я ведь просто исходя из интересов дела. Воевать придется – будем, а в остальное время… Вы же хотите, чтобы все у нас было хорошо? Я тут уже кое-кого из наших нашел…

Возражений ни у Ляхова, ни у Уварова не было. Одновременно решили, что прочие офицеры будут использоваться «для особых поручений», по мере необходимости и с учетом их личных качеств и требований момента.

– Я сумел добиться у полковника Тарханова прямого подтверждения собственных прав полной экстерриториальности, – сообщил Ляхов. – В том смысле, что любые формирования и подразделения армии и иных ведомств на сопредельной территории будут выполнять все мои приказы, относящиеся к заданию. Мы же в своих действиях не подотчетны никому. Но это и на вас, господа, возлагает соответствующие обязанности и особую ответственность. А теперь, Валерий Павлович, пригласите сюда и остальных наших коллег, чтобы они не почувствовали себя ущемленными. Мол, со штурмгвардейцами совещаются, а нас игнорируют.

– Не почувствуют, Вадим Петрович. Я ведь сам «печенег» уже целый месяц, так что могу представлять их интересы.

– Вы пока свободны, – сказал он офицерам. – Озаботьтесь ужином, Левон, а мы с господином полковником еще немного побеседуем… И не болтайте там, о чем у нас речь шла. Когда нужно будет, я сам все скажу.

Офицеры вышли, притворив за собой толстую и вполне звуконепроницаемую дверь.

– Простите меня, конечно, господин полковник, но как ваш заместитель по строевой части не могу не попросить о следующем… – Уваров достал из мятой пачки собственную папиросу. – Старайтесь произносить фразы, имеющие императивный характер либо наедине со мной, либо после тщательного обдумывания.

Вообще-то сказано это было несколько дерзко. Но Ляхов давно на такие мелочи внимания не обращал, поскольку сам дерзил начальству сверх всякой меры. Просто заинтересовался, как штабс-капитан разовьет свою посылку. Сумеет сделать это убедительно – молодец, нет – получит по ушам.

– Потому что вы, господин полковник, при всем моем уважении к вашим наградам и заслугам, все ж таки в настоящем строю мало служили, я ведь не ошибаюсь? А строевые офицеры – народ своеобразный. Иногда слишком много о себе понимающий и в любом случае готовый использовать любые промахи и оговорки начальства для собственной корысти и удовольствия.

Очень быстро они распознают, что вы по характеру человек мягкий и интеллигентный, и начнут вовсю этим пользоваться. А когда вы это почувствуете и начнете гайки закручивать, чтобы порядок навести, обидятся, поскольку сочтут, что вы нарушаете правила игры, пытаетесь отнять уже завоеванные ими законные права. В итоге – не нужные никому трения. Нормальный же строевой командир, даже унтер прирожденный (есть такие, мечта всякого офицера), интуитивно понимает, что, придя в новое подразделение, гайки нужно затянуть сразу и до упора. А уже потом, в меру необходимости и в виде величайшего одолжения, можно их помалу отпускать. Тогда личный состав будет прибывать в уверенности, что жизнь постоянно улучшается, а у вас всегда будет в распоряжении возможность поощрения, лично вам ничего не стоящая… Я понятно обосновал?

– Вполне. Отдаю дань уважения вашей стихийной психологии. Вот и применяйте ее в полную меру ваших дисциплинарных прав и обязанностей. Предоставляю вам полную свободу. Что же касается меня, то я, как командир-единоначальник, буду делать то же самое, в том числе и по отношению к вам. По возможности – наедине. Согласны? – и пристально посмотрел штабс-капитану в глаза.

– Так точно, господин полковник.

– А теперь поясните, почему вы сочли неуместным мое предложение пригласить для беседы остальных офицеров?

– Немножко рано, Вадим Петрович. Я сначала хотел, чтобы мы вместе с вами изучили их послужные списки и характеристики, затем хотя бы вчерне разработали проект боевого приказа и уже потом огласили его для всего личного состава.

– В принципе, разумно. Принимается. Однако впредь попрошу моих распоряжений не отменять, даже в столь деликатной форме, как вы это сделали только что.

Ляхов приказал Уварову обеспечить выполнение намеченного на вечер распорядка, после чего убыл в самоволку. Не совсем подходящий термин для отлучки из части ее командира, но тем не менее. Он не поставил в известность о целях и месте своей отлучки ни заместителя, ни вышестоящее начальство. Зная, что в случае чего может иметь определенные неприятности. Более того, он заведомо решил это сделать, имея в виду сразу несколько целей.

Прежде всего ему просто захотелось перед началом очередного авантюрного дела побыть одному и привести свои мысли и чувства в порядок. Чтобы не так, как раньше, когда любое судьбоносное событие происходило внезапно, еще более неожиданно, чем толчок сапога инструктора при первом парашютном прыжке.

Если за ним наблюдают (или присматривают) люди Чекменева, то не вредно убедиться, что это на самом деле так и поглядеть, какова будет реакция генерала.

Кроме того, вполне возможен подход к нему, тоже накануне ответственной операции, людей с той или с другой стороны. Он ведь до сих пор не узнал, чем на самом деле была та история на ресторанном пароходе, или пароходном ресторане, кому как нравится. Эксцессом исполнителя или случайно сорвавшейся увертюрой к серьезной постановке?

И еще несколько моментов могли проясниться во время столь внезапно пришедшей ему в голову прогулки в близкую, но уже как бы и отдалившуюся от него Москву.

В ближайшей к выходу офицерской туалетной комнате он сменил полковничьи погоны на капитанские, чтобы меньше привлекать внимание, из наградных планок оставил одну – Георгия четвертой степени. Скромно, но значительно. Не стал брать казенный автомобиль, поймал за мостом таксомотор и велел ехать к Парижскому вокзалу.

С точки зрения себя настоящего, каким он был еще прошлым декабрем, Ляхов поступил самым естественным образом. Сорваться накануне далекой и долгой командировки, неизвестно что сулящей, в столицу, побродить по улицам, зайти в один, другой, третий ресторанчик или трактир. Посидеть, как встарь, в скверике на углу Тверской и Охотного ряда, покурить, пряча в кулаке папиросу от дождевой мороси, любуясь на фланирующих девушек. Поразмышлять на совершенно пустяковые и странные для взрослого, успешного человека темы.