Василий Звягинцев - Дальше фронта

Странно. А кого еще мог здесь услышать незнакомец? Или он привык, что в известных ему домах к телефону подходят непременно служанки, камеристки, секретарши, а кавалерственные дамы потом решают, брать ли трубку или велят ответить, что барыни нет дома.

Учиться ей еще и учиться. Тем более что мужчины, кроме Сергея и, иногда Ляхова, в этот дом ей пока не звонили.

– Я вас слушаю.

– Еще раз добрый вечер, Татьяна Юрьевна. Вас Олег Константинович беспокоит, покорнейше прошу прощения…

О, Господи!

У Татьяны перехватило горло, и даже ладонь, держащая трубку, мгновенно взмокла. Сам Великий князь! Такого она не могла вообразить в самых отчаянных фантазиях. Конечно, она запомнила тот взгляд, которым он скользнул по ее лицу и фигуре, словно бы раздел за долю секунды.

Этот избитый образ был тем не менее вполне применим к моменту. Она тогда именно так и подумала, отметив даже, что раздел как бы не догола, а до нижнего белья всего лишь. И отвернулся. Как это могло быть, она не представляла, но внутреннее ощущение было именно такое.

– Добрый вечер, Ваше Императорское Высочество…

– Олег Константинович…

– Да, Ва… Олег Константинович…

– Я вас не оторвал от каких-либо важных дел?

– Нет. Какие могут быть более важные дела?

– Ну-ну. Дело у меня к вам, собственно, такое. Согласно протоколу, кавалеры орденов Российской империи имеют не менее одного раза в год право на личную аудиенцию. Я догадываюсь, что врожденная скромность мешает очень многим лицам, а тем более дамам, этим правом пользоваться. И имею правило выходить с приглашением сам.

Так вот, не соизволите ли вы сегодня разделить со мной вечерний чай? И мы сможем, познакомившись поближе, свободно обсудить некоторые вопросы и имеющие у вас быть проблемы. Я знаю, что вы в Москве недавно, связями обзавестись не успели, никак не устроены и вам при нужде даже не к кому обратиться…

Татьяна пребывала в полном ошеломлении, причем термин этот следует понимать буквально – то, что испытывает человек, получивший удар мечом или булавой по шлему.

А соображать нужно быстро. Не показать своего замешательства, чтобы князь не решил, что имеет дело с дурой деревенской.

Отказаться – невозможно. Такие шансы выпадают раз в жизни, а большинству и вовсе не выпадают. Но и принять приглашение – очень может быть, что сломать свою жизнь, ничего особенного не получив взамен. Нельзя сказать, что она так уж пылко любила Тарханова, что было, то прошло, а сейчас они просто живут, испытывая взаимную привязанность и уважение. Лишишься и этого – с чем останешься?

Думай, Таня, думай!

– Разумеется, Олег Константинович, это для меня большая честь. А разве сейчас… не поздно уже?

Послышался довольный смешок князя.

– Что вы, Татьяна Юрьевна, в это время жизнь только начинается. Так я думаю, часа на сборы вам хватит? Машина будет ждать у крыльца…

Вот и все. Обратной дороги нет. Конечно, она, может быть, зря так нервничает и переживает. Побеседуют они с князем, на самом деле чаю попьют, да все на этом и кончится. Мало ли у него фавориток, чтобы домогаться чужой жены, особенно если она твердо и недвусмысленно даст понять, что отнюдь не склонна к адюльтеру.

И одновременно понимала, что при малейшей настойчивости Олег Константинович добьется от нее всего, чего пожелает. Она в буквальном смысле упадет в его объятия.

Татьяна металась по квартире, рылась на полках и в ящиках шкафов, подбирая достойный случая наряд, косметику, духи. Вовремя остановилась, поняв, что может не успеть, и решила, не мудрствуя, одеться так же, как на прием в Берендеевку. Женщин, которые могли уже ее видеть в этом костюме, на чаепитии у князя точно не будет, а яркие, легкомысленные, чересчур открытые платья моменту, конечно, не соответствуют.

Случилось все приблизительно так, как Татьяна и предполагала. По сути, конечно, а не по форме.

Был князь крайне любезен, одет в изящный гражданский костюм, светло-синий, в тонкую алую полоску.

Стол для чая на две персоны был накрыт в небольшой гостиной, примыкающей к зимнему саду.

Благодаря деликатности и обаянию личности князя Татьяна почти сразу почувствовала себя легко и раскованно. Лакеи, периодически возникающие и исчезающие, воспринимались ею как необходимые элементы окружающей среды и нисколько не отвлекали.

В общем-то, опыт общения с важными персонами у нее был, пусть и не на таком уровне, но в Пятигорске и на кавказских горнолыжных курортах в качестве переводчицы и эскорт-леди ей приходилось работать и с президентами компаний и корпораций, и с депутатами Госдумы, и просто со сверхбогатыми бездельниками. Обычно – справлялась.

Беседа была неторопливой и обстоятельной. По своей манере (о которой она уже слышала от Ляхова, имевшего подобную аудиенцию) князь умело строил разговор так, что говорить все время приходилось Татьяне, а он лишь задавал наводящие, а также риторические вопросы и к месту изрекал банальности, в его устах звучащие, как тонкие афоризмы. Высокое, между прочим, искусство – вести и направлять светскую беседу.

Олег Константинович ненавязчиво выяснил всю ее биографию с институтских времен. Разумеется, Татьяна, не искажая основной канвы, которая легко могла быть проверена по документам, сумела изобразить свою жизнь в гораздо более ярких и романтических тонах, чем то было на самом деле. Да ведь и все почти так поступают, включая знаменитых писателей и исторических деятелей.

И относительно странствий по загробному миру она поведала князю много интересного, опять же в эмоциональном плане, поскольку фактографией из служебных отчетов Ляхова, Тарханова и Розенцвейга тот владел в полном объеме.

Вина у князя были изумительно хороши, поражали громкими титулами и годами выдержки, ну и букетом, и тонкой вкусовой гаммой тоже. Вот в пояснениях, касающихся истории и свойств каждого из предлагаемых для дегустации сортов, Олег Константинович забывал о сдержанности, поднимался до поэтических и риторических высот.

Только с каждым тостом и выпитым бокалом князь все чаще фиксировал взгляд на ногах Татьяны, обтянутых предельно скромными, темно-золотистыми, без всякого рисунка, шелковыми чулками, и на вырезе жакета, в котором упруго круглилась хоть и прикрытая кружевной тканью блузки, но выразительная грудь. Ноги можно прятать под кресло, юбку невзначай одернуть, но главную прелесть никуда не денешь.

От этого Татьяна чувствовала себя несколько неловко. Хотя последний раз стеснялась своей груди в седьмом классе гимназии, когда постоянно чувствовала взгляды молодых преподавателей на вызывающе оттопыренном форменном фартуке.

Вскоре она осознала, что следует не стесняться, а гордиться своим достоянием, и вот только сейчас в ней вспыхнуло давно забытое чувство. Очевидно, глаза князя обладали какими-то особыми свойствами.