Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью

– Слышал, конечно. В институте о вас много лет вспоминали…

– Ишь, ты!

– Зря удивляетесь, человек вы были легендарный. И жена ваша забыть не давала, все бегала в дирекцию и профком, справки всякие выправляла, материальную помощь…

– В размере суммы на казенное погребение и памятник?

– Побольше, наверное, вышло, она женщина упорная, хваткая…

– Да, не отнимешь. И все же что с ней сейчас? Актриса, как-никак, должна на слуху быть…

– Была. А когда театр их развалился, она в группу непримиримых вошла, на митингах перестроечных мелькала с пламенными речами, вроде комиссарши оптимистической [119]. И пропала. Говорили, на Запад слиняла.

– Вполне в ее стиле. Дай бог удачи. А на вопрос мой основной так и не ответил – чем тебя угостить?

– Виски нету?

– Любое. Употребим за счастливую встречу, и начнешь ты мне, как старшему товарищу, отвечать на бестактные, в том числе и риторические вопросы. Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Эти княжеские приспешники – страшные люди. Они б тебя досуха выжали, а что осталось – на веревочку вялиться повесили…

Шульгин очень натурально передернул плечами.

– Мне показалось – вполне культурные люди, – растерянно сказал Затевахин.

– Только в нерабочее время. А так…

– Как же вы с ними в одной команде оказались? И вообще, как в этот мир попали, в качестве кого? Вы для них, я смотрю, вроде как большой авторитет. И это все, – он обвел рукой кабинет.

– Раз мы с тобой земляки и почти ровесники, отвечу весьма популярной фразой из фильмов нашей молодости: «Вопросы здесь задаю я!»

Никто из них, похоже, не обратил внимания, как интересно, вроде бы сами собой, у них выстроились отношения. Не в том даже дело, что один сейчас – пленник с неопределенным статусом, а второй – очевидным образом хозяин его судьбы. С первого момента Леонид Андреевич как должный принял расклад двадцатилетней давности: аспирант и кандидат наук, зам начальника лаборатории. И обращение – один на «ты», другой на «вы». При том, что сейчас путем сложных пересчетов Шульгин определил старшинство Затевахина в возрасте лет в шесть-семь. Но тот, кажется, этого не заметил, хотя на пятьдесят Александр явно не выглядел.

– А чтобы это не смотрелось слишком грубо, коллеги все же, добавлю – пока. Закончим дело, вернемся к приватности. Или – нет, в зависимости от результатов. Полковник никуда не делся, сидит на кухне и пьет чай. Другого нельзя, служба. Итак, вспомним вульгарную [120]латынь – «ab ovo usque ad mala». [121]

Раз ты в межвременные наемники подался, то я – межвременная полиция. Популярная в фантастике тема. Вот и давай, колись по полной. Поможешь – вернем домой и сто тысяч золотом в знак милости от здешнего князя. А на нет и суда нет, есть особое совещание.

Временем мы располагаем, так что можно с подробностями, только далеко в стороны не уклоняйся.

Тут Шульгин был совершенно прав. Он уже научился самостоятельно включать квартиру на режим «нулевого времени» и мог заниматься с клиентом сколь угодно долго, не опасаясь, что «за бортом» что-то успеет случиться. Ни Секонд до Кремля не доедет, ни Бубнов с Левашовым свою часть работы не закончат. Заговорщики, само собой, тоже словно бы замерли в «стоп-кадре»…

Поначалу история Затевахина ничего особенного и сверхъестественного собой не представляла. Перестройка, новые времена, катастрофическое снижение финансирования на фоне инфляции. Плавная деградация института. Кто из сотрудников в практическую медицину подался, кто в шарлатанскую, кто в мелкий бизнес. Остались только самые упертые в своих темах, те, кому идти было абсолютно некуда, а то и просто не хотелось менять привычный образ жизни.

Кое-что все-таки платили, шабашки подворачивались, директор проявил себя человеком порядочным и в то же время гибким. Затевахина поставил замом по науке, а сам крутился между министерством, мэрией, правительством, думами, государственной и городской, какими-то бизнес-структурами. Несколько грантов приличных вырвал у Сороса или кого другого. В общем, жили и выжили.

Леонид же Андреевич продолжал свои изыскания в области высшей нервной деятельности. Много тогда ходило в прессе и в политических кругах баек насчет нового страшного оружия, с помощью которого империалисты и Мировая Закулиса уничтожили могучий Советский Союз. Пресловутого «нейролингвистического программирования».

Затевахину тема была близка, и не на базарном уровне газет «Завтра» и «Совершенно секретно», а по-настоящему. Теоретическую базу он довел до ума уже к девяносто седьмому году. Теперь требовались солидные деньги для перевода исследований в стадию практической реализации.

При этом он вполне понимал как ценность, так и опасность своего открытия. Особенно в нынешних российских условиях.

Но какого настоящего ученого останавливали абстрактно-гуманистические соображения? Если можно сделать – нужно сделать. Что дальше – видно будет. Проблемы следует решать по мере их поступления.

(Шульгин подумал, что все они тут одинаковы, и ученые, и не очень. Левашов, Маштаков – придумали свои игрушки, и случилось то, что случилось. Он сам и Андрей ничего не изобрели, но как только поняли, что умеют нечто «не совсем человеческое», тоже соблазна не избегли, а главное – не стремились его избегать. Совсем наоборот.)

Ничего не оставалось Затевахину, как обратиться к директору.

Тот хоть и был специалистом совсем в другой области, быстро разобрался и в сути вопроса, и в «непредсказуемых последствиях», как любят сейчас выражаться люди, прямой обязанностью которых является именно предвидеть и предсказывать результаты собственной деятельности.

Побеседовали они вполне плодотворно, и деньги директор нашел, приняв, естественно, необходимые меры предосторожности в рассуждении «утечек» и несанкционированного разглашения. А также и для обеспечения собственных интеллектуально-финансовых интересов.

Два следующих года ушли на изготовление, отладку, клинические испытания изделия «ГНП». [122]

Эффект полностью соответствовал гипотезе исследования. Практически любому человеку без предварительной подготовки можно было внедрить в сознание и подсознание программу поведения почти любой степени сложности, причем изюминкой идеи было то, что она не отторгалась высшими структурами личности как неприемлемая. Подобным образом некоторые химические вещества и вирусы «умеют» встраиваться в организм, не привлекая внимания иммунной системы.

Программы могли быть частными и общими, одноразовыми или рассчитанными на определенный срок, после чего автоматически стирающимися, а также и окончательными, пожизненными.

Дальнейшего Шульгину объяснять не требовалось, поскольку лежало в русле его представлений. Он только с чувством легкой печали подумал, сколь же изощренно-изобретательное существо – хомо сапиенс. Только на протяжении пяти последних лет Сашкиной жизни появились CПВ Левашова, генератор Маштакова, иного типа генератор Лихарева, «верископ-веримейд» Бубнова – Ляхова. Теперь бывший сослуживец такую чертовню создал.