Мария Дахвана Хэдли - Магония

– Долго я спала?

– Весь полет, – говорю я.

– Я еще не умерла?

– Разумеется, нет.

– Просто мне не верится, что мы летим домой. Все это похоже на сон.

– У нас все получится. – Я сам не верю в собственные слова. С первых лет нашего общения я приучил себя говорить с такой уверенностью в голосе, будто наперед знаю, что все будет хорошо. По большей части я притворялся. Вот и сейчас я ни в чем не уверен. Я чувствую себя сломленным и разбитым, мне жутко страшно, и меня не покидают опасения, что Азу застрелят сотрудники службы безопасности, как только мы войдем в аэропорт.

Когда мы идем по коридору, соединяющему самолет с терминалом, Аза останавливается и принимается страстно меня целовать. Уверен, мы вогнали в краску всех проходящих мимо пассажиров. Я и сам стою красный как рак. Но это не мешает мне подхватить ее на руки и перенести через порог, отделяющий нас от дома. Прощай, воздушное царство!

Все присутствующие растроганно смеются. Мы вызываем у них умиление. Может быть, их даже немного тошнит.

Как это ни удивительно, для них мы обычные влюбленные подростки. И на какое-то время мы сами забываем о своих трудностях.

Я ожидаю увидеть на месте своего дома дыру. Я приеду – а родных нигде нет. А может быть, дом будет окружен полицейскими машинами. А может, там меня будут поджидать Дыхание или кто-нибудь еще. Меня схватят и бросят в тюрьму. Или в корабельный карцер. Родной район кажется мне странным и непривычным. Не видно неба на мили вокруг, земля не качается, нет ни снега, ни льда.

Я сворачиваю на свою улицу с ощущением, что близится час расплаты. Маганветар знает, где я живу. Заль догадается, куда я пойду. На меня, скорее всего, уже открыли охоту.

Но почему тогда Дыхание дал мне уйти? Наверное, он выполнял чей-то приказ. Если так, то чей? Может быть, у нас все-таки есть хоть немного времени, чтобы побыть вместе? Может быть, магонские власти хотят, чтобы я оставалась внизу? Не знаю… Трудно понять, что они задумали.

Я не обычная магонка. Само мое существование противозаконно. Я из другого мира, всюду чужая. Моя мать убийца и преступница. Должно быть, она уже сидит в магонской тюрьме. Возможно, я тоже убийца и преступница. А что же стало с моим отцом, если он у меня вообще есть? Никто мне про него не рассказывал. Почему я сама ничего не спрашивала?

На улице тихо, но тишина эта не возбуждает подозрений. Сидящие в ветвях деревьев птицы не взывают ко мне, в их песнях нет слов.

Небо ясное, светит солнце – можно даже предположить, что небесные жители не знают, где я. Я почти готова забыть, что Магония существует, но это было бы безумием.

Погода безветренная, холодная, хотя на Шпицбергене было куда холодней.

А вот и мой дом. Меня встречает все та же дверь, выкрашенная желтой краской, все та же голубая машина под окнами со знакомой вмятиной на дверце.

Как только я вижу эту вмятину, на глазах выступают слезы. На секунду я представляю, что никуда не пропадала. Вот я возвращаюсь из школы; Джейсон, как всегда, подвозит меня до дома; слегка покашливая, я выхожу из машины. Все как обычно. Только сейчас мы с Джейсоном держимся за руки, а в старой жизни этого бы не случилось. В старой жизни мы не были вместе.

Воротник его рубашки порван, а к щеке пристала грязь. Невероятно: мы столько всего пережили, а он отделался испачканной щекой! Мне хочется рассмеяться.

Мир уцелел, и мы стоим перед моим домом.

Я бросаю взгляд на Джейсона. Мы держимся за руки, и я ощущаю, как бьется пульс в кончиках его пальцев.

– Что скажешь? – спрашивает он, хотя прекрасно знает мое мнение об этой затее.

– Родители дома, – говорю я.

– Готова?

– Конечно, нет.

– Может, нам стоит спрыгнуть с гаража?

– Или залететь в окно, – говорю я, и к горлу подступают рыдания. Я не хочу снова испытывать боль. Плана у меня нет. Но куда еще мне пойти? Это мой дом. Нет, не так: это мой дом.

Я разворачиваюсь и начинаю уходить. Мне нельзя видеться с родителями. Только не в таком виде. Я больше не похожа на себя.

– Ты когда-нибудь слышала о ганцфельд-эффекте? – спрашивает Джейсон напряженным голосом. Он говорит быстрее обычного, явно едва сдерживая тревогу.

– Нет, – отвечаю я, ускоряя шаг. Ему не удастся усыпить мою бдительность с помощью миллиона ненужных фактов.

– Это когда мозг усиливает нейронный шум в попытке найти недостающие сигналы. Скажем, если ты долго будешь смотреть в пустое небо – без солнца, птиц и облаков, – то рано или поздно у тебя начнутся галлюцинации. Будешь долго смотреть на снег, и начнешь видеть в нем города.

– Магония – не галлюцинация, – возмущенно перебиваю я. После всего, что он видел, не может же он всерьез так считать!

– Чтобы вызвать этот эффект, ученики Пифагора подолгу сидели в темных пещерах. Только представь себе: мудрость, возникшая из ниоткуда. А сегодня он наблюдается у космонавтов и исследователей Арктики.

Он сплетает пальцы с моими, продолжая болтать без остановки. Придется терпеливо слушать.

– И у заключенных-одиночников, которые сидят в темных камерах. Им обычно мерещатся различные цвета и фигуры. Для этого даже придумали специальный термин: тюремное кино. Кстати, некоторые считают, что рисунки в пещере Ласко тоже были сделаны в темноте, что первобытные люди не рисовали по памяти, а изображали на стенах пещеры свои видения. Чтобы спровоцировать эти видения, надо было много часов провести без света.

Я озадаченно смотрю на него. Остановив взгляд на моем лице, он продолжает:

– Мы не знаем, почему наш мозг создает их. Но он явно хочет что-то увидеть. Все эти красивые образы возникают на пустом месте, как будто из ниоткуда, – так же, как и вы, магонцы. Я в жизни не видел ничего прекраснее твоей небесной страны. Я верю тебе. Магония открылась мне и до сих пор иногда мелькает перед глазами.

Он указывает в небо, где быстрым ходом плывет маленький безобидный парусник.

– Даже тот, кто никогда не видел ничего удивительного, может поверить в чудо, Аза Рэй. Даже тот, кто ни разу не видел света, даже тот, кто всю жизнь находился во мраке, даже тот, кто ослеп, потому что слишком долго смотрел на солнце, может поверить в чудо. Я верю тебе, и твои близкие тоже тебе поверят.

– Но я перестала быть собой, – говорю я.

– Нет, не перестала. – Мы останавливаемся. – К слову сказать, мне тоже страшно.

– Правда? – удивляюсь я. Мне почему-то сразу становится легче.

– Ну да, – говорит он. – Хорошо хоть, мы друг друга не боимся.

Я заглядываю ему в лицо.

– Точно?

Немного поколебавшись, он отвечает:

– Точно. Ну, то есть я иногда могу вселять ужас. Может быть, ты меня боишься.

– Да, я трепещу перед тобой, – говорю я с улыбкой.