Александр Дурасов - Чужой для всех. Книга 3.

— К свиньям все, майор, — проскрежетал Ольбрихт. Головная боль не проходила. Франц хотел быстрее остаться один. — Готовьтесь к учебно-боевой проверке. Утром я должен иметь светлую голову. Да, принесите в номер стакан горячего чая. Других указаний не будет. — Франц сделал стремительный шаг в сторону гостиницы. Заскрипела добротная кожа пальто. Майор еле успел отскочить.

— А как остальные, господа офицеры? — затараторил Стальберг, догоняя Франца.

— Остальным это может понравиться, — усмехнулся разведчик, не останавливаясь. — Но будьте осторожны. Не маячьте долго у них перед глазами. Майор Шлинке недолюбливает вашего брата. Я предупредил вас…

К удивлению начальника штаба группа майора Шлинке также отказалась от баньки, фрейлин, сытного ужина. Единственно истребовав для себя дальнюю комнату гостиницы и, чтобы ужин доставили туда. Когда Ольбрихт заглянул к русским, вся четверка расположилась за столом, налегая на разносолы немецкой и русской кухни. Посредине еды стояла распечатанная бутылка водки. Русские оживились с его приходом. Предложили к столу. Он не стал задерживаться. Пожелал приятного аппетита, удалился. Компании Шлинке было, что обсудить вместе. Решался вопрос их участия в операции. Вся команда в сборе.

Лежа на казенной железной кровати, Франц вновь вспомнил разговор с Мартой. Подосадовал на свою грубость, но вскоре нашел оправдание. — А что она хотела? Война. Какие могут быть дети на войне? Только несчастные, сироты. О своей гибели он, конечно, не думал. С ним был живой талисман — Клаус. Он выручит всегда. Однако у него будет еще один ребенок. Думать об этом не хотелось. Аборт делать поздно. Да и Марта готова была расцарапать глаза за одну эту мысль. Но какова женушка? Он думал, что она тихоня, а она вцепилась двумя руками. Не оторвать! Как же быть с Верой и Златовлаской? Получается, у него две семьи? — Улыбка — на все лицо. — Ну и дела… — Мысли перекинулись в Москву. — Им скорее хорошо, чем плохо. Ради их благополучия он стал сотрудничать с русской разведкой. Его не обманули, он знает. Русские умеют держать слово. Особенно, если это слово Сталинское. Засыпая, он улыбался. От нахлынувших счастливых воспоминаний о первых днях встречи с Верой к сердцу шло умиление. Я должен с ней встретиться. Это мои следующие условия….

В это время за ужином в просторном номере гостиницы «Фишер» майор Шлинке, он же майор Смерш Киселев или товарищ Константин проводил совещание. После нескольких стопок за встречу, он иронично обратился к Михаилу:

— Рассказывай, Медведь, не стесняйся. Дополни свою информацию. Ты у нас на особом учете. Может с Гитлером за руку здоровался?

Миша чуть не поперхнулся картошкой. Глаза выпучились. Лицо красное. Мысль как выстрел: — Что это? Недоверие, проверка? Ерунда! Он не давал ни малейшего повода усомниться органам в его преданности Родине. Тогда почему ухмылка на лице майора госбезопасности? — Откашлявшись, сдерживая волнение, ответил: — Пока не довелось, Константин. Подполковник Ольбрихт не допустил меня на совещание, которое проводил Гитлер. Свой поступок мотивировал излишней строгостью проверки всех приглашенных офицеров.

— Вот как! Он что оберегает тебя? Может, не доверяет? — В глазах майора светилось любопытство.

Пока Миша обдумывал ответ, Киселев бесцеремонно взял с селедочницы отборный кусок разделанной норвежской селедки. Вожделенно грызнул перламутровую спинку. Несколько мизерных косточек, удерживаемых кончиками пальцев, мазанул по тарелке. Превосходное мясо таяло во рту. Голова чуть откинулась назад от получаемого наслаждения. Разделавшись с селедкой, рука офицера потянулась к фарфоровой кружке с холодным пивом. — Что ты молчишь, Медведь? Говори, здесь все свои.

Белорус медлил с ответом. В голове путались фразы на русском и немецком языках. Он взглянул на товарищей, сидящих напротив, как бы ища поддержки и участия в разговоре. Следопыт жадно заглатывал тушеную капусту с обжаренными свиными колбасками, запивая пивом. Кроме тарелки с солидной горкой еды, он никого не видел и не хотел слышать. Гигантский организм требовал основательной белково-углеводистой подпитки. Инга, почувствовав взгляд Михаила, оторвалась от овощного салата. Влажные губы раскрылись в улыбке. Ясные фиалковые глаза излучали тепло, подбадривали разведчика.

— Немец оберегает меня, — обдуманно произнес Михаил. — Боится, что могу вызвать подозрение во время проверки. Следовательно, тень падет и на него. Я считаюсь адъютантом подполковника Ольбрихта.

— Значит, оберегает…. Осторожный фриц. Профессионал, — согласился разведчик. — Лишний раз подставляться не хочет. И он прав. Во время серьезной проверки гестапо расколет тебя в два счета. Ведь это так? — Глаза Киселева буравили Михаила.

— Зачем вы так со мной? — вспылил Михаил, дернулся с места. — У вас нет оснований мне не доверять.

— Тише, тише, не кипятись, — осадил Михаила Киселев. — Какой горячий! Садись. Даже подтрунить нельзя. Не обижайся на мою иронию, колкие слова. Так положено. Ты же не девица. Конечно, мы тебе доверяем. Центр не видит твоей вины, что ты не попал на совещание к Гитлеру. Центр понимает насколько это сложная задача. Ты нам нужен живой для дальнейших операций. Гитлера рано или поздно мы и так достанем. — Майор сжал кулаки. Лицо ожесточилось. В памяти всплыли «похоронки» на отца и брата. — Этот упырь от нас никуда не уйдет — процедил офицер. С неприязнью расстегнул серебристые пуговицы немецкого кителя. Вздохнул полной грудью. Устало отвалился на спинку венского стула. Заскрипело высохшее дерево. — Хорошо. Продолжим разговор. Доложи, как чувствуют себя русские военнопленные. Будет от них толк? Уж очень они были заморены голодом и непосильным трудом. Я видел их в Бухенвальде — кости да кожа.

— Неплохо себя чувствуют, — сбивчиво стал докладывать Михаил. Обида медленно отступала. — По сравнению с лагерем смерти — это курорт. Заживили раны, нарастили мясо. Правда, часть офицеров умерло по дороге от дистрофии. Двадцать три человека вновь отправили в лагеря из-за непригодности к боевым действиям. Но убыль восполнилась сразу. Отмечаю высокую организацию и порядок в школе. Учеба и тренировки каждый день. Специальную подготовку прерывают только на время проведения геббельсовской пропаганды.

— Так они что, все переметнулись к врагу, стали власовцами?

— Это не так, Константин. Есть открытые сторонники, есть сомневающиеся. Есть те, кто просто отсиживается, трусливо ждет окончания войны. Но большинство — это настоящие патриоты. Они готовы, хоть сейчас по приказу, бросится на врага.

— Военнопленные знают, куда их направят фрицы?

— Приказ не доводили. Однако все понимают, что отсидеться не удастся, что их готовят к боевым действиям. Но куда пошлют — не знают. Полагают, что не против русских. Это обнадеживает. В целом, весь штрафбат — нормальные советские люди.