Александр Дурасов - Чужой для всех. Книга 3.

— Кто охраняет?

— С ним твой Степан и мой громила сержант с тремя автоматчиками. Ими руководит Клебер.

— Гитлеру надо вколоть лекарства, они в машине, иначе он не дотянет до Москвы.

— Я дам команду. Пошли, взглянешь на своего фюрера. Жалкое зрелище.

Вокруг домика стояли автоматчики. Вход охранял Следопыт. Лицо застывшее, взгляд строгий. В руках гигант держал пулемет MG-42, готовый к бою. Рядом стоял капитан Клебер. Михаил торопливо курил и поглядывал по сторонам. Увидев старших офицеров, подходивших к домику, белорус затушил сигарету, выпрямился.

— Гитлер не сдох? — вдруг вырвался скабрезный вопрос из уст Шлинке.

— Сидит, трясется, ни жив ни мертв, — ответил Михаил.

— Открывай, — Шлинке махнул Следопыту.

Атлант потянул легонько за ручку. Завизжали завесы, дверь распахнулась.

Офицеры вошли в притемненный небольшой коридор.

— Кто наверху? — спросил Франц, указав на винтовую лестницу, которая вела на остекленную площадку руководителя полетов.

— Снайпер-наблюдатель и пулемётчик. Вам сюда. Гитлер сидит здесь, в комнате, проходите, — Клебер открыл дверь, пропуская начальство.

Ольбрихт и Шлинке не успели ступить на порог, как неожиданно перед ними разыгралась картина истязания Гитлера. Криволапов подскочил к фюреру и на русском языке в гневе крикнул:

— Ну что, скотина! Гитлер, капут?!

Молниеносный взмах руки и с разворота резкий, хлесткий удар в левую челюсть, сопровождаемый звериным рыком: — На-а-а, гадина!!!

Гитлер улетел со стулом в угол. Страшный грохот. Одновременно с падением вой, характерный для гиены: мерзкий, противный, жуткий.

Франц и Константин застыли, на какое-то мгновение, не ожидая такой выходки от русского коллаборациониста.

Фюрер, ерзая ногами, всхлипывая, отползал к стене. Голова беспомощно тряслась. Левая челюсть опухла. Кровь хлестала из носа и рассеченной губы, заливая шинель. Карикатурные редкие волосы слиплись. Разбитые губы лепечут: — Не бейте меня, не бейте…

— Отставить! — крикнул Ольбрихт, придя в себя, после легкого замешательства и бросился вперед. Руки обхватили Криволапова сзади и отбросили назад.

Танкист упал. Вскочил на ноги, ощетинился. Рванул на себе широкий ворот танковой куртки, отлетели пуговицы, выкрикнул: — Вот вы как, господин полковник? За мою верность и службу… Вот вы как? Меня… танкиста?

Франц, не оглядываясь, отмахнулся рукой, подошел к фюреру.

Гитлер прижимался к стене, запрокинув голову, трясся, всхлипывал, но уже не выл. Увидев, что к нему кто-то наклонился, выпучив правый глаз, левый не открывался, оплыл, в кровоподтеке, уставился, щурясь. Правая рука дрожит и спонтанно пытается поправить волосы. Левая рука свисает, бьется костяшками о деревянный пол. Из тщедушной груди выдавливается стон, медленный, по слогам: — Кто вы…? Я вам ничего плохого не сделал… не сделал… полковник. Слышите? Ничего плохого не сделал… За что? — через секунду-другую взгляд окаменел, глаза вытаращились, словно у филина, даже левый приоткрылся. Гитлер узнал своего помощника, своего фаворита. — Это вы, Ольбрихт?!! — голова фюрера сильнее затряслась, по щекам покатились слезы, мутные, кровянистые. — Никому нельзя верить. Даже себе… Ни-ко-му…

Затем голова упала на грудь. Гитлер сник, изредка вздрагивал, как ребенок и скулил.

Франц резко развернулся на каблуках. Схватил за грудки пыжившегося Криволапова, затряс. Степан не оказывал сопротивления, понимал, что сила на стороне немца. Наоборот, скукожился и забормотал скороговоркой, словно беспризорник, попавшийся за хулиганство в отделение милиции: — Я только так, для острастки, я только так! Господин полковник! Вы меня неправильно поняли. Я же свой… Да я, за вас…! Вы же меня знаете…

— Степан! Гитлера не трогать! Слышишь меня. Не трогать!!! — выдавил Франц яростно и отбросил вновь танкиста. Развернулся к Шлинке, выпалил, глядя в упор: — Слышите, Иоганн? Не трогать! Как бы ни чесались у всех кулаки. Гитлера в Москву доставим живым, только живым. Это единственный шанс самим остаться в живых. Это приказ!!!

В эту минуту дверь с шумом распахнулась. В комнату ворвался взмыленный Новосельцев и гнетуще-мрачным голосом крикнул: — Танки!!!

— Что? Танки? — воскликнул Ольбрихт удивленно и, развернувшись на окрик, вдруг разразился, каким-то странным, неудержимым, гомерическим хохотом, срывавшимся на визг и вырывавшимся, казалось, изнутри Франца, а не из уст. Глаза немца были по-прежнему холодны и беспокойны. Тело же тряслось, отчего можно было подумать, что у Ольбрихта начался приступ легкого помешательства.

— Франц, что с вами? — недоуменно бросил Шлинке, подойдя к немецкому разведчику, ткнул кулаком в плечо.

Франц еще пуще затрясся. Смех был настолько неуместен в данной ситуации, что даже Гитлер, придвинувшись плотнее к стене, он по-прежнему сидел на полу, вытянул голову из шинели, словно вылупившийся детеныш динозавра из разбитого яйца, молча и любопытно уставился правым глазом на Ольбрихта.

Степан и Миша застыли, не понимая веселости немца.

Хохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Франц, сжав челюсти, выдавил холодно: — Посмеялись, достаточно, — а Клаусу послал негодующую мыслеформу — Ты нанюхался веселящего газа, пришелец?

— Да нет, смеюсь над тобой. Накаркал танки Раттенхуберу, вот и расхлебывай теперь позицию.

— Что застыли? — еще громче рыкнул Франц. — Степан, бегом к «Пантере». Шлинке, отразите атаки нацистов, если полезут. Летчиков к самолетам, готовность номер один. По моей команде взлетаем. Клебер… — Франц обнял Михаила, посмотрел в глаза. — …Миша, — задрожали губы от волнения. Немец впервые назвал белоруса по имени, — на тебя вся ответственность по охране Гитлера. Помни. Фюрер должен быть живым. В этом наше спасение. Охраняй здесь. По зеленой ракете — бегом к самолету. И еще… помоги Вере, Златовласке в случае… В общем, если меня не станет…Обещаешь?

— Обещаю…

— Господин полковник! — оборвал Ольбрихта Новосельцев. — Американцы движутся на Бастонь. Вот-вот будут здесь. Время!

Франц развернулся к комбату, пронзил жестким взглядом.

— Полковник! — вновь обратился Новосельцев. — Не теряйте времени. Принимайте бой!

— Да. Вы правы, — согласился Франц и, смахнув с висков скатывающиеся капельки пота, выдохнул с надрывом: — К бою! — и устремился на выход за Степаном…

К стартовому домику, лязгая гусеницами, уже неслась «Пантера». Из открытого люка торчала чубастая голова Криволапова.

— Вот, шельмец! Как на него обижаться? — подумал Франц о Степане.

— Битте! Битте, господин полковник! — крикнул Степан, остановившись возле Ольбрихта.

— Хорошо, Степан! Ты отличный сержант, — ответил Франц, улыбнувшись краешками губ. Мгновение — и он уже в командирской башенке. — Давай на возвышенность к зеленке, что за летным полем. Хотя, отставить!