Андрей Валентинов - Аргентина: роман-эпопея: Кн. 3. Кейдж

Ладонь, затянутая в твердую кожу, легла на его плечо.

— Поэтому мы и приехали сюда, мой Уолтер. В Германии есть те, кто способен свергнуть Гитлера. Очень трудно! Немцы этого мерзавца боготворят. Нужно действовать осторожно, шаг за шагом, искать союзников — и готовить переворот. Вместо Рейха возникнет новая, Свободная Германия, которая подаст руку Свободной России. А потом... Потом настанет час Единой Европы, без границ и без вражды... У «Бегущих с волками» есть очень влиятельные друзья. Я хочу с ними встретиться.

2

Подруга-паранойя, вцепившись в плечо, тянула назад, на залитую холодным дождем улицу, но Харальд отмахнулся. Инстинкт сильнее страха, раненому Волку — ползти в берлогу. Остановился, цепляясь за скользкие перила, вдохнул поглубже, пытаясь поймать верткую боль. Кости целы, голова на месте... Жив!

Обтянутая черной кожей дверь. Кажется, добрался... Хотел позвонить, но, в последний момент передумав, полез за ключом. Долго возился, беззвучно ругаясь, пальцы не слушались, отказывались гнуться. Наконец, услыхав щелчок, потянул дверь на себя.

Порог. Неяркий свет в прихожей. Ингрид. Ее взгляд — светлое утреннее небо.

Харальд пошатнулся, но девушка успела схватить за плечи. Втащила внутрь, помогла нащупать спиной стену. Сняв с него мокрую шляпу, бросила, не глядя, на пол.

— Если бы вы были моим мужем, герр Пейпер, я бы устроила скандал, а потом написала в первичную организацию НСДАП. Вы хоть на часы смотрели? Вы...

Не договорив, охнула, закусила губы. Протянув руку, осторожно коснулась окровавленной щеки.

— Ранен... Сильно ранен? Да не молчи ты, Харальд!..

Он попытался ответить, но в глаза плеснуло горячее желтое пламя. Рот наполнился болью, и он не сказал, выплюнул с кровью пополам:

— Н-не знаю! И не вздумай никого звать. Умру — брось здесь, уходи!

И сполз на пол, цепляясь за стенной линкруст.

Огонь. Боль. Тьма.

* * *

— ...Не рассчитал, заряд очень сильный, даже стены разнесло. Вначале думал, только щеку задело — стеклом, а потом чуть сознание не потерял. Ушел на высоту, а перед глазами — желтые пятна. Неба нет, земли нет, ничего не вижу... Как добрался, сам не знаю. Сделал себе укол, как раз хватило, чтобы аппарат спрятать — и сюда добраться.

Он рассказывал тьме, и тьма слушала, отвечая легким, еле различимым шелестом. Сын колдуна никак не мог понять, одобряют ли его, или напротив, гневаются. Сам себя не осуждал, рассудив трезво: такого еще никто не делал, ни проб, ни ошибок. Его попытка — первая. Удачная! Прочее — неизбежные издержки.

— Все три заряда — в цель. А накрыло возле окон самого фюрера, очень уж хотелось убедиться... Думаю, не заметили. Ночь, во дворе никого не было, охрана на улице, возле ворот. Сообразят, конечно, но не сразу. Потом станут искать, только не меня, а тех, у которых марсианские ранцы. Первого возьмут за штаны Геринга, кого же еще? Давно пора, слишком высоко взлетел, Толстяк! И — начнут бояться, до озноба, до смертной икоты. Новый кабинет Ефрейтор устроит в берлинской канализации. Не поможет, s-suka!

Тьма не спорила, только гладила его ладонью по лицу, стараясь не задеть рану. И это было очень приятно. Потом где-то вдали, у невидимого горизонта беззвучно вспыхнула красная предрассветная Луна. Волк Мельник попытался привстать, уползти подальше, забиться в пыльную траншею. Не смог. Белая Волчица уже рядом, ее клыки — возле самого горла. Волк закрыл глаза. Добивай!

— Что мне делать, Харальд? — спросила Волчица, тычась ему в морду мокрым носом. — Кровь у тебя только на лице, и еще синяк на плече. Но ты ранен...

— Контужен, — поправил он, не открывая глаз. — Не страшно, Ингрид, отлежусь. А ты пиши — в первичную организацию. Пункт первый! Диверсионная группа Германского сопротивления под руководством товарища Марека Шадова осуществила показательный акт...

— По радио уже сообщили. Спи. Я рядом посижу.

* * *

Потом был белый потолок, люстра на бронзовых цепях и чье-то лицо. Не Ингрид. Светлые волосы, внимательные темные глаза, слегка вздернутый нос, узкие маленькие губы.

— Она отдыхает, — негромко проговорил доктор Отто Ган. — Сутки рядом с вами дежурила. Врача мы все же вызвали, это мой двоюродный брат. У вас сильная контузия, герр Пейпер, так что придется еще полежать. Сводку Центрального Комитета Германского сопротивления я уже составил, мне Ингрид объяснила, что к чему.

Улыбнулся, головой покачал.

— А я считал вас худшим из нацистов! Извините ради бога!.. В Берлине сейчас паника, ничего похожего не было и когда подожгли Рейхстаг. Гитлера никто не видел, говорят, уехал в Мюнхен. Даже по радио не выступил.

Харальд оскалился в ответ, попытавшись приподняться, но доктор Ган надавил ладонью на плечо.

— Лежите!.. Убийство Гейдриха мы решили в сводке пока не упоминать — без вашего разрешения.

Вначале он не понял. Затем привстал, сбросив чужую руку.

— Что? Как вы сказали? Гейдриха?

Доктор кивнул.

— Позавчера.

Харальд Пейпер, упав на подушку, сжал кулаки. И — рассмеялся, отпугивая боль:

— Vishi brat, vishi brat, shta si uradio? Такую операцию провалил! Ну, почему мне так не везет, доктор Ган? Все я рассчитал, все учел, так нет же, попался честный и наивный!

Поражения следует признавать. Мельник Теофил, прикрыв глаза, беззвучно шевельнул губами:

— Крабат!.. Кра-абат!..

3

Лейтенант Рудольф Кнопка взбунтовался в двух шагах от Вандомской площади. Стал по стойке «смирно» прямо посреди тротуара, вскинул подбородок.

— Я подам рапорт, госпожа Мухоловка!

Анна оценила — и вид, и голос, и взгляд. Крепко обиделся парень! Но потакать не собиралась. Распустились тут!

— Кому именно, Руди? Шарля в Берлине уже наверняка известкой присыпали.

Прохожие спешили мимо, не обращая внимания. Париж остается Парижем. Молодой крепкий парень вытянулся во фрунт перед симпатичной девушкой с тростью в руке. Не диво, на соседней улице сразу двое на коленях стоят.

— Рапорт подам полковнику Александру Пахте, руководителю Европейского бюро Национального Комитета. Он скоро сюда приедет. Вы, госпожа Мухоловка, игнорируете мои знания и опыт. А ко мне прошу обращаться исключительно по званию.

Ясно...

Во всех газетах на первых полосах — черные обгоревшие окна Рейхсканцелярии рядом с фотографиями Гейдриха. Руди притащил на встречу чуть не дюжину выпусков, и парижских, и зарубежных. Вначале намекал, заглядывая в глаза. Анна проигнорировала — по причине только что помянутых знаний, а особенно опыта. Полковника же она отыскала в Нью-Йорке. Фамилия памятная, брат умученного кровавой диктатурой социалиста Арнольда Пахты. Ни рыба ни мясо этот полковник, только другого взять негде.

Анна Фогель прищурилась. Ох, Руди, Руди! Рапорт он подаст, мастер пустой бутылки! Подошла ближе, хотела взять за ухо, но, передумав, сжала пальцами плечо.