Андрей Валентинов - Аргентина: роман-эпопея. Кн. 2. Крабат

Тони забрал телеграмму, спрятал, вверх поглядел — на карнизы, что протянулись вдоль всей улицы. Хинтерштойсеру внезапно представилось, как тяжелая каменная кромка беззвучно отрывается от стены, распадается на неровные острые обломки...

— В Аппалачах уже ходят, — задумчиво проговорил Курц, не отрывая взгляда от ровного ряда крыш. — Гилл, как ты помнишь, считает, что летом ледяные поля особенно опасны. Подтает — и посыплется прямо нам на головы. А каски нужны не такие, как в армии, а полегче, поудобнее... Было бы время, занялся бы... Кстати, сколько сейчас времени?

— Десять минут первого, господа, — отозвался молодой женский голос. — Немного опоздала, извините. А каски я привезла.

***

...Синяя шапочка-чепчик, миниатюрная квадратная сумочка, тоже синяя. Бежевое «лётное» платье. Сама же худая, как спичка, хоть об коробку зажигай. Голубые глаза — бледное северное небо. Носик-пуговка, резко очерченный маленький рот.

— Баронесса Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер Бернсторф цу Андлау. А ваши фотографии, господа, я в газете видела.

Вначале взглянула на Тони, потом на Андреаса... Хинтерштойсер сглотнул. На вид девице хорошо если восемнадцать, а голосок такой, что герру обер-фельдфебелю самое время пойти перекурить.

— Я... Мы очень рады, баронесса, — первым нашелся Курц.

Носик-пуговка дернулся:

— Только, пожалуйста, без феодальных пережитков. Всех своих знакомых я уже отучила. Труднее всего было с моим кузеном, у него характер еще хуже, чем у меня самой. Ничего, справилась!.. Ингрид — и не иначе!

— Андреас!

— Тони!

Ладонь баронессы была холодной и твердой, словно остывший к вечеру гранит. Хинтерштойсер отделался легко, одним пожатием, Курца же просто так не отпустили.

— Тони... — задумчиво проговорила девушка, не убирая ладони. — Но вы же не американец? У вас нормальное имя есть? У меня на американцев, признаться, аллергия.

Курц только моргнул и Андреас кинулся на выручку.

— Так точно, Ингрид! Горный стрелок Курц в крещении — Антониус. По имени святого, но не Египетского, а Падуанского. У нас в Баварии его очень почитают как покровителя младенцев. В Хайдльфинге в честь святого Антониуса капеллу построили, очень, знаете, красивая!..

Ингрид дрогнула губами, словно пробуя имя на вкус.

— Антониус... Сразу запахло ладаном. Но все же лучше, чем Тони, так только пуделя можно называть. Договорились!

Руку отпустила. Курц, воспользовавшись моментом, показал другу Андреасу кулак.

— А теперь, господа, вернемся к тому, с чего начали. Сейчас уже не десять минут первого, а четверть. Я проголодалась. Где тут поблизости приличный ресторан?

От любительницы кефира отбиться удалось сравнительно легко. Но здесь был совсем другой случай.

Курц понял это сразу.

И Хинтерштойсер понял.

5

— Ты ему не верь. У него глаза плохие.

— Такие же, как у меня.

Маленькая комната, большое, во всю стену, окно. Светлый линкруст, по потолку — разноцветные полосы, узорный линолеум на полу. На стене — зеркало, на другой — фотографии в деревянных рамках. Люстра: стеклянная капля, короткие бронзовые цепи. Кровать, возле нее — столик, чуть дальше — этажерка с книгами. Шифоньер — узкий пенал стоймя. Два стула.

— Не такие. Он совсем другой, Кай. Какой-то темный... И руки дергаются.

— Клоун Белый, клоун Черный... Как в фильме. «Laugh, Clown, Laugh!» Не смотрела? И не стоит, он для самых маленьких... Это, Герда, называется «контрастность», искажение восприятия. Загляни в книжку.

Девочка сидит на кровати, подушка под спиной, на простыне — пепельница, зажигалка на столике.

Курит.

Мужчина возле окна, на стуле. Белая рубашка, ворот расстегнут. В руке — сложенная географическая карта.

— Надо сделать все, что он сказал, но наоборот.

— Наоборот — это никуда не ехать. Если меня арестуют, я, может, и выкручусь, убегу. А вот тебя могу не спасти. И Королева не сможет. Отправят в приют, изменят имя. Или хуже — в лагерь, говорят, уже и до этого дошло.

Девочка долго молчит, наконец, не глядя, тушит сигарету в пепельнице.

— Расскажи еще раз.

— У нас есть два дня, чтобы пересечь границу. Границ много, но в Чехословакию нельзя, и в Австрию нельзя. Польша — далеко. А во Францию ехать опасно, французы ввели особый режим на границе, пускают не всех. Мы — германские подданные. Если что-то случится, могут интернировать. Знаешь, что это, или объяснить?

Девочка морщится, качает головой. Пальцы тянутся к сигаретной пачке. Смотрит на мужчину, ловит его взгляд. Пальцы отдергиваются.

— Я знаю это слово, Кай. Королева будет ждать нас в Швейцарии. Но почему мы должны ехать именно туда, куда велел... герр Пейпер? Переедем границу — и свободны.

— Мы должны отвезти в Швейцарию одного человека. Ему тоже грозит арест. В Швейцарии мы не будем свободны. За границей тоже опасно, у нацистов там полно агентов, поэтому большие города, Берн, Женева, Цюрих, отпадают. Гандрий... Герр Пейпер забронировал номера в горном отеле, два километра над уровнем моря, приют для альпинистов. В любом случае этого человека мы должны переправить через границу и доставить в Швейцарию. Я обещал.

Сигаретная пачка в руке, девочка взвешивает ее на ладони, думает. Кладет на столик. Пожимает худыми плечами.

— Если обещал, то и говорить не о чем. Я еще маленькая, меня никто не станет слушать, даже ты, Кай. А мне всё не нравится. Если бы герр Пейпер... Если бы твой брат и в самом деле хотел тебе помочь, то сделал бы так, чтобы никто не знал, где мы. И прежде всего, он сам. Представь, Кай, что все это — не в жизни, не по-настоящему, а в книжке про шпионов. Я бы и читать дальше не стала. Ясно, что ловушка. Мышеловка!

— Мы не в книжке, Герда. В жизни все куда проще. Зачем посылать нас в мышеловку, когда можно арестовать прямо сейчас? И... Не хотел говорить, но если ты права... Нам не позволят нарушить план. Их план! Или мы ему следуем — и уезжаем, как велено и куда велено, или... Или они найдут и отправят в Швейцарию другого человека с маленькой девочкой. Не такой умной — и конечно же некурящей... Вещи сама соберешь — или мне помочь?

Мужчина встает, пытается улыбнуться, затем идет к двери, берется за блестящую медную ручку.

— А тебе — спасибо. За «папу».

Девочка отворачивается, глядит в окно.

— Вещи я соберу сама.

***

Кай и Герда познакомились в Шанхае. Ей четыре года, ему — двадцать. На нем — новый черный костюм, пошитый к свадьбе, на ней — синее платье-«матроска», белые полосы на воротнике, белый бант на груди.

Их представили. Марек Шадов протянул руку, улыбнулся. Гертруда Веспер взглянула исподлобья:

— Ты еще один дядя?

«Она очень хорошая, — предупредила жена. — Но... Вообрази, что это я. О’Хара и мистер Мото не договорились, началась война, и мы с тобой случайно встретились».