Андрей Валентинов - Аргентина: роман-эпопея. Кн. 2. Крабат

— Ребята-а-а!

Уже совсем рядом — стала ровно, ногами в пустоту опираясь. Лица не разглядеть, но ясно: улыбается. И рукой машет:

— У вас все в порядке?

Горные стрелки переглянулись.

— Полный порядок! — Курц, очень ответственно.

— Все отлично! — Хинтерштойсер, не слишком солидно, зато громко.

Птица-девушка вновь помахала рукой:

— У меня очень счастливый день, ребята! Самый счастливый в жизни!.. Вам тоже — счастья!

Ответа ждать не стала, ушла уже не свечкой — белой молнией — прямо в солнце.

— А я еще думал книжку написать, — молвил Тони Курц, отмолчав свое. — Про то, как мы с тобой Стену брали. А о чем писать-то? О Капитане Астероиде?

Поглядел на солнце из-под ладони.

— Таких, как она, только в небе и встретишь!..

9

Они шли по знакомому саду, вокруг цвели глицинии — тяжелые лиловые грозди, но женщина видела, что перемены случились и здесь. Сад словно стал меньше, усох, дорожки расступились, тесня зелень, и даже запах приутих, потеряв прежнюю силу. Буйство жизни, отшумев и отгуляв свое, сменилось тихим, покорным прозябанием. Ни надежды, ни грядущего.

Ее спутник, многоликий Адди, ступив на посыпанную серым гравием дорожку, тоже стал другим. Странно даже представить, что этот человек мог изрекать нелепое «О, мадам!» и рассыпать мелким бисером цветастые слова. Не слишком молодой, неулыбчивый и, кажется, не очень-то счастливый.

Переменился и перстень на его руке. Нелепая золотая блямба каким-то неведомым чудом обратилась в печатку со сканью изысканной старинной работы. Женщина, решив ничему не удивляться, просто приняла это как факт, еще один в ее коллекции.

— Дед давно уже оставил дела, — негромко рассказывал Адди. — По крайней мере, официально. Полгода назад его признали недееспособным, я подписал все бумаги. Этим вечером, Ильза, мы будем присутствовать на собрании тех, кто мнит себя его преемниками. Будет много слов, обещаний, может быть, угроз. Не обращайте внимания. И сейчас, и даже после смерти все решать будет лишь он, Европейский Призрак.

Женщина вновь не удивилась, но любитель усиков a la фюрер явно ждал вопроса.

— После смерти — тоже?

Остановилась. Протянув руку, коснулась лиловой грозди. Цветок обдал внезапным холодом.

— Да, — не слишком охотно, как ей почудилось, подтвердил Адди. — «Каппо», босс итальянской мафии, имеет под рукой хорошо вооруженный отряд, который обеспечивает исполнение его воли — даже после того, как сам «каппо» отправится к праотцам. Дед придумал нечто куда более хитрое, чуть ли не целый генеральный штаб. Я прислал к вам своих парней, но у вас, Ильза, уже был аппарат фирмы «Rolling, Garin and Monroz». Меня в очередной раз щелкнули по носу.

Тоже остановившись, Адди шагнул ближе, поглядел ей в глаза.

— Уверен, мы родственники. Так дед защищает только своих, самых близких. Постараюсь узнать, Ильза, иначе спать спокойно не буду.

— Ревнуете, — улыбнулась она.

Он, молча кивнув, поморщился.

— Ладно! Не дети же мы, в конце концов. Я рассказал вам об этом для того, чтобы вы и не думали спорить с дедом. Даже в мыслях почует. То, что мы сейчас услышим, — его последняя воля, Ильза. Дед скоро уйдет, но Призрак не может умереть. И от того, чем кончится разговор, будет зависеть, кто им станет.

Вновь посмотрел — зрачки в зрачки, словно чего-то ожидая.

— О’Хара уже пытался, — догадалась она.

Адди внезапно оскалился:

— Очень хотел! Очень! Ваш босс подражает деду во всем, по крайней мере, ему так кажется. Наверно, уже десяток карт пальцам проткнул.

Она хотела спросить о невесте, уведенной из-под венца прямиком в купе второго класса, но не решилась. А вдруг она — бабушка этого лицедея?

— Вы, Ильза, чем-то пришлись деду по душе. Спрашивать не рискну, но...

Женщина ответила серьезно, хотя очень хотелось рассмеяться:

— Я русский язык немного знаю. Призрак, насколько я помню, вырос в бывшей Империи? Там есть один поэт, который отвечает за все на свете...

— «Vsjo moe»,— skazalo zlato, — дернул губами Адди. — «Vsjo moe»,— skazal bulat... Очень может быть, Ильза. В России дед не просто вырос, именно там он стал тем, кто он есть, — Европейским Призраком... Чужак в чужой стране. Кровь и почва, вечный спор.

Они шли по аллее умирающего сада сквозь тихий шелест и еле ощутимый, но стойкий запах тлена.

***

— Да, сэр. Я все поняла, сэр.

Женщина сделала последнюю запись в блокноте. Подчеркнув нужное, несколько секунд вглядывалась в каждую фразу. Затем, вырвав листок, скомкала, сжала в кулаке.

— Извините, сэр. Так мне легче запомнить, особенно цифры. Сейчас сожгу.

Белые губы под белыми усами улыбнулись. Худая костистая рука приподнялась, указав куда-то вбок.

— Камин там. Я тоже так делал, уважаемая госпожа Веспер, пока не научился записывать сразу в память. Это надежнее всякого шифра. Некоторые, правда, предлагают потратить деньги на какой-то железный хлам.

— «Энигма» — надежная машина, дед, — попытался возразить Адди. — Модель «D», шведский выпуск. Там миллионы комбинаций...

Пальцы нетерпеливо дернулись, и многоликий ценитель парижских радостей умолк. Женщина почему-то решила, что в этих стенах усатый Адди и слова не решится сказать поперек. Ошиблась, внук выдался в деда, проявляя характер. Но и тормозил очень вовремя, не заступая за невидимую черту.

...Вольтеровское кресло исчезло, как и нелепая белая панама. Уходящий в Вечность старец лежал на простой деревянной кушетке, укрытый клетчатым шотландским пледом. Негромко и уютно потрескивали дрова в камине. Жизнь догорала.

В отличие от Адди женщина и не пыталась спорить. Решение о ликвидации «Структуры» выслушала спокойно. Аргументы убеждали. За последние дни привычная всем Европа исчезла, сократившись чуть ли не вдвое. На уцелевшем обломке требовалось создать нечто единое, чтобы не дробить зря силы и деньги — «Структуру структур». Адди, наследник Призрака, ее глава. Она? Женщина не спешила с вопросами. Разговор шел пока о мелочах. Ценою в миллионы и миллионы, но все-таки ничтожных по сравнению с главным.

— Конверт на столе!

Голос Призрака прозвучал неожиданно резко. Встали оба, Адди чуть не уронил стул. Поспешил подойти, рыскнул взглядом.

— Этот, дед?

Седые брови еле заметно дрогнули. Конверт оказался самым обычным, почтовым, для крупных отправлений, как раз на одну сложенную вчетверо газету. Хрустящая под пальцами желтая бумага, ни адреса, ни печати.

— Подходите, Ильза!

Она взглянула на старика. Тот кивнул и вновь улыбнулся в поредевшие усы.

...Фотографии — веером на столе. Одна, другая, третья... седьмая. На каждой одно и то же, только под разным ракурсом. Неведомый фотограф очень старался, не жалея ни пленки, ни бумаги.