Олег Таругин - Командарм. Позади Москва

«Обидно будет, если немец затвор не взвел». – Мелькнувшая в звенящей голове мысль оказалась ленивой, словно мозг, как и все туловище, внезапно наполнился какой-то вязкой усталостью.

Но прежний хозяин оружия не подвел, и автомат послушно затрепыхался в руках, наискосок перерезая очередью грудь фашиста, торопливо дергающего затвор карабина. Несколько раз судорожно дернувшись – Илья видел, как девятимиллиметровые пули рвут шинель, выбивая крохотные клочки войлока, – немец ничком рухнул в грязь. Следом упал и сам лейтенант, сначала медленно опустившись на колени, затем завалившись на спину. Рану снова дернуло острой болью. Из последних сил приподнявшись на локте, Илья увидел, как через труп перескочил красноармеец без шинели, в одной гимнастерке, потемневшей то ли от дождя, то ли пота. В руке он сжимал бурый от крови штык от винтовки Токарева. Следом бежал, заметно припадая на раненую ногу, еще один, с таким же, как и у ротного, трофейным автоматом, только отчего-то без магазина и с разложенным прикладом.

С размаху опустившись на колени возле раненого, боец подхватил Малышка за плечи, прислоняя к стенке траншеи:

– Тарщ лейтенант, кудой ранило? А, вижу, грудь он вам, сука такая, наскрозь пробил. Ничего, сквозное – это неплохо, хуже, ежели б пуля внутри застряла. Земеля, ну чего вылупился? Давай мухой за санинструктором дуй, не видишь, командира подстрелили, перевязка нужна?!

«Вот чудак, – равнодушно подумал Илья. – Куда ж ты коленями да в такую грязюку, потом отстирывать замучаешься. Взводный увидит, всыплет по первое число, из нарядов не выберешься».

Но произнес, точнее прохрипел, облизнув соленые от невесть откуда взявшейся крови губы, совсем другое:

– Нор…мально… по…чему… не… на пози…ции? Нем…цы… кру…гом… А ну… обрат…но…

– Так все, кончилась немчура! – осклабился боец. – Отбились мы, тарщ лейтенант! Кто живым остался, сейчас к своим драпают, только пятки сверкают! Только не уйти им, слышите, пулемет лупит? То наш! Так что победили мы, верно говорю!

– Это… очень… хо…рошо, – слабо кивнул ротный, борясь с накатившей слабостью. – Нуж…но на…шим… сооб…щить…

И с улыбкой на окровавленных губах провалился в спасительное беспамятство, где не было ни боли, ни гудящей головы, ни надоевшего звона в ушах…

Лейтенант Серышев, район Вязьмы, октябрь 1941 года

Оторвавшись от панорамы, Василий растерянно взглянул на обернувшегося к нему механика-водителя, сидящего на своем месте:

– Витя, что делать станем, как думаешь? Комбат приказывал в бой не вступать и по возможности отойти по-тихому, но как тут отойдешь? Не в лес же нам ехать, мигом застрянем. До дороги метров десять, может, пятнадцать, просто чудо, что фрицы нас до сих пор не обнаружили.

– Вот именно, – не слишком понятно ответил Цыганков. – Шансов у нас, если дизелек запустим, – ноль без палочки. И везет нам пока, командир, не потому, что мы такие уж особенные, а оттого, что немец сильно спешит. Если хоть кто тормознет да в лес сунется – поломка там случится или просто отлить под кустиком, обнаружат на раз, как ни маскируйся.

– Так, может, все-таки с боем вырвемся? Долбанем в борт, затем по обочине рванем. Пока в себя придут, глядишь, и успеем оторваться, а?

– Не вырвемся, Вася. Никак не вырвемся. Спалить с нашей нынешней позиции мы от силы парочку их танков сможем, да и то, если поближе подъедем. Ты как пушку наводить собрался? На звук, через кусты? Вот то-то и оно. И по обочине тоже не уйдем – грунтовка больно узкая, не пройдет машина.

– Так что ж, так и сидеть, собственной смерти ждать?! – вспылил лейтенант. – У нас еще два десятка выстрелов в укладке, соляры почти ползаправки.

Мехвод помолчал, прежде чем ответить. Остальные танкисты тоже в диалог не лезли. Божков рылся в настройках радиостанции, слушая немецкий эфир, заряжающий перекладывал унитары из коробов в хомутики, делая вид, что его разговор и вовсе не касается.

– Знаешь, командир, есть одна идея, – наконец, сообщил Виктор. Голос механика звучал то ли неуверенно, то ли задумчиво. – Но тебе она, боюсь, шибко не понравится…

– Говори, Витя! – буркнул Серышев. – А я уж сам как-нибудь решу, что мне нравится, а что нет. Что за идея-то?

– Да простая, в принципе, – в немецкую колонну вклиниться да до развилки с ними и проехать. Тут по карте всего километра четыре, возможно, даже меньше.

– Чего?! – В первый миг Василию даже показалось, что он ослышался. – Это как так вообще?! Разрешения спросим, мол, не позволите ли с вами прокатиться? Мы по вам не стрельнем, и вы по нам тоже пулять не будете? Вить, ты чего сказал-то?

– Не пыли, лейтенант, а выслушай сперва, – отрезал мехвод. – Мне о подобном товарищ Сенин рассказывал, мол, один его знакомый командир, комбат, что ли, точно не помню, такой хитрушкой еще в июне месяце фашиста обманул. Приказал на броне флаг ихний растянуть, помнишь, фрицы так делают, чтобы под собственный же авиаудар не попасть? Вот немцы их и не тронули, решили, будто свои едут. Так они из окружения и вырвались. А мы чем хуже? Как ни крути, а в тылу оказались. Понял?

– Понять-то вроде понял… – задумался ротный. – Кроме одного: нам-то это чем поможет? Мы ж не от самолетов прячемся. Да и флага фашистского у нас не имеется, факт.

Цыганков ухмыльнулся в соломенные усы:

– Знаешь, есть такое хитрое понятие, «инерция мышления» называется. Ты глазами-то не сверкай, это не я весь из себя такой шибко умный, тоже у товарища подполковника подслушал. Что означает, точно не скажу, но суть понял: если мы вместе с немцами двинемся, в первый момент они ни за что на свете даже не подумают, что танк советский. Решат, что трофей едет, тем более мы их провоцировать не станем. Ну, пока до развилки не доберемся, разумеется. А уж там или оторвемся тихонько, или последний бой примем. Но уже на наших условиях. Столько гадов спалим, сколько успеем, пока нас тоже на тот свет не отправят. Вот примерно как-то так, товарищ лейтенант… вам решать. Да, кстати насчет флага: помнишь, Вась, мы через деревеньку разбомбленную проезжали? Ну, когда еще у колодца остановились воды набрать? А рядом то ли клуб разрушенный был, то ли школа?

Наморщив лоб, Серышев кивнул, припоминая:

– Вроде было такое, да. Ты еще в эти руины зачем-то лазал.

– Лазал, – согласился Виктор. – И кусок кумача приволок, ты просто не заметил. Он все одно с одной стороны обгорел сильно, местным без надобности, а нам мог пригодиться, чистое же хэбэ, руки от мазута оттирать или еще для чего. Вот мы его на броню и кинем: флаг-то у фашиста в основном тоже красного цвета, а сверху на нас никто смотреть не станет. Можно еще и башню пушкой назад повернуть, но не уверен, что это дельная мысль. Стрелять-то нам, скорее всего, как раз вперед придется, а пока обратно разворачивать станем, время потеряем.