Александр Калмыков - А теперь на Запад

– Раздергали наш лыжбат по частям, тащ лейтенант. Мы же, как командир говорит, э-лит-ные бойцы, вот все и просят помочь им. Сначала одну роту бросили затыкать дыры, потом другую, а там и до нас очередь дошла. Но уж погуляли мы по немецким тылам всласть. Потом по старой привычке переоделись немцами, и ротный нас на броневике катал, пока партизан не встретили. Старлея самолетом эвакуировали на Большую землю, и нас тоже хотели, но мы решили пойти вместе с партизанами. Тут каждый штык на счету, а у нас два готовых пулеметных расчета.

– Патронов много? – сразу озаботился текущей проблемой Кукушкин.

– Да где там, – нахмурился Белов. – Едва ли по сотне на ствол наберется. А немцев на нас не меньше батальона наступало. Очень вы вовремя ударили, товарищ лейтенант. Если бы ваша рота нас не поддержала, пришлось бы отходить.

– Не батальон, а два, – поправил ротный. – С танками и бронемашинами. А что патронов мало, это ничего, вон там, – Кукушкин показал в сторону дороги, – еще насобираете. Да и вряд ли немец снова сунется, в городе бой практически закончился, так что спешить туда на помощь уже поздно. Я полагаю, именно поэтому фрицы и отступили, не моей же грозной роты испугались.

Вечером бывшие бойцы 179-го ОЛБ сидели в теплой избе, переоборудованной в полковой штаб, и докладывали, вернее сказать, рассказывали командиру полка о своих приключениях. Майор Козлов слушал о похождениях своего блудного батальона и улыбался. День выдался на редкость удачным. Свою задачу войска выполнили, захватив Холм и его окрестности, потери были небольшими, загадочный ротный, который на самом деле вовсе никакой не старлей и над которым так трясутся особисты, опять вышел живым из очередной переделки. О невероятных похождениях лыжбата хотелось бы расспросить поподробнее, но майора уже дожидался начальник особого отдела дивизии.

Когда командование полка наконец собралось в полном составе, капитан НКВД Соловьев предложил сначала выпить за победу фронтовые сто граммов, сразу дав понять, что разговор будет полуофициальным.

– Товарищи командиры, – начал он, едва запив водку крепким чаем, – вы уже в курсе, что через несколько дней нашу дивизию направляют на переформирование.

– Неисповедимы пути твои, о командование, – недовольно отозвался начштаба, хорошо знающий, что с этим особистом откровенничать не только можно, но и нужно. – Где тут логика? Сначала посылают на передовую полк двухбатальонного состава, а теперь, хотя потери дивизии минимальны, вдруг отправляют на формировку. К чему это, если личный состав укомплектован, оружия и снаряжения достаточно, лошади недавно перекованы?

Соловьев, обычно серьезный, лукаво улыбнулся:

– Зачем и к чему, мы можем только догадываться. Про себя, конечно. А вот о том, что нас отсюда снимают, приказано рассказывать всем подряд, в том числе и местным жителям. Если о каком-либо колхознике есть подозрение, что он сотрудничал с фашистами, то ему нужно это узнать в первую очередь. И конечно, не мешать, если вдруг этот предатель решит сбежать к немцам. И еще сообщите всем по секрету, что нас не просто выводят в тыл, а отвезут аж в Подмосковье. Кстати, это правда.

При этих словах у комполка загорелись глаза, и он машинально достал из кармана маленький треугольник. Что радовало майора не меньше, чем захват крупного опорного пункта, так это письмо, первая весточка, полученная им от родных за пять месяцев. Этот небольшой листочек бумаги нес в себе столько счастья и одновременно столько горя, что майор не знал, стоит ли его еще раз перечитывать. С одной стороны, из письма ему, наконец, стало известно, что его жена и младшая дочь живы. Когда началась война, капитан Козлов находился в Белоруссии, где был вскоре переведен в 179-ю дивизию, отступавшую из Литвы. Тогда еще никто не знал, что немцам удастся продвинуться так далеко на восток, и его жена Шурочка, забрав детей, направилась вслед за мужем. Встретиться им не пришлось. Александра с девочками успели доехать до Смоленска, где они и попали в окружение вместе с нашими войсками. Пережить там им пришлось многое, но самое страшное, что во время бомбежки погибла старшая дочь Рая. Козлов перечитывал письмо десятки раз, надеясь, что он просто неправильно понял, и дочка лишь потерялась, а не убита, но ошибки быть не могло. Его милая Раечка, умная, красивая, еще полгода назад советовавшаяся с родителями, в какой институт будет поступать, теперь похоронена где-то под мостом, и он никогда ее больше не увидит.

Несмотря на страшное горе, Александра, как и подобает жене военного, не пала духом и сделала все, чтобы спасти младшую дочь Валю, которой едва исполнилось пятнадцать лет. Она присоединилась к боеспособной части, сумевшей сохранить танки, справедливо полагая, что с ними они смогут выйти из окружения. Это им действительно удалось, и семья вернулась домой в город Рубежное. Письма Шурочка, конечно, писала, но ни одно из них так и не дошло до адресата, затерявшись где-то по пути. Затем семьям комсостава приказали эвакуироваться, опасаясь возможного прорыва немцев, и они переехали в Подольск, где жили дальние родственники мужа. Об этом Александра написала в очередном письме, которое полевая почта наконец-то сумела доставить по адресу.

Подольск это тоже Подмосковье, максимум несколько десятков километров от места их новой дислокации, а может еще меньше. Поэтому, хотя комполка весьма огорчало то обстоятельство, что вполне боеспособное соединение отводят в тыл, но перспектива встречи с родными не могла не радовать.

В Москву нас отправили сразу же, как только ретивый особист Кирюхин установил мою личность. Но, конечно, «сразу же» вовсе не подразумевало, что мне подали персональный самолет. Сначала мы долго тряслись в древней полуторке, везшей нас на другой аэродром, где базировались транспортные самолеты. Потом мы ждали подходящего рейса. В общем, сутки спустя я едва только преодолел половину расстояния до Москвы, застряв где-то под Ржевом. Не знаю, виной ли тому невезение, или холодная погода, выводившая из строя технику, а может, мне просто подсовывали то, что похуже. Так или иначе, но сначала самолет, перевозящий важного пассажира, пошел на вынужденную, а затем вышел из строя грузовик, на котором нам все-таки посчастливилось проехать еще полсотни километров.

Уже вечерело, и пришлось устраиваться на ночлег в маленьком городке Зубцов, идти до которого нам было ближе всего. Войск здесь находилось много, но для старшего лейтенанта с ординарцем местечко нашлось, благо что Кирюхин снабдил меня новенькой формой. Найдя себе пристанище, мы определились, кто чем займется. Один из нас лег подремать, а Авдеев принялся бегать по штабам расквартированных здесь подразделений, ругаясь с особистами и командирами. Ругань и корочка помогали мало, и через час Павел вернулся ни с чем. Обиженный тем, что нам не могут выделить транспорт, он недовольно принялся костерить коменданта и прочее местное начальство, не жалея для них эпитетов. Покивав на его путаные объяснения, я поинтересовался, какие новости ему удалось узнать.